Философия зла и философия преступности

Никто не проводил столь масштабного исследования, но все же решимся на обобщение: все мы жертвы и одновременно — преступники. Каждый человек, наверное, хоть раз стал жертвой преступления: если не побоев, то кражи, если не кражи, то клеветы. В то же время почти каждый сам хотя бы раз обманывал, обижал другого. Мы, как правило, мгновенно замечаем несправедливость и проявление зла по отношению к самим себе или своим близким, однако бываем удивительно беспечны и нечутки, когда боль и страдания другим людям приносят наши собственные действия.

Зеркально обстоит дело с добрыми делами: не делая никому добра сами, мы требовательно смотрим по сторонам — когда же в наших интересах станут действовать другие люди. А ведь еще Лев Толстой отметил: «Чтобы поверить в добро, надо начать делать его»[282].

В завершение параграфа вспомним точку зрения одного из классиков немецкой и мировой философии — Ф. В. Й. Шеллинга. Он был убежден, что каждый из нас не изолирован, а выступает активным участником исторического процесса, в котором добро должно одержать победу над злом. В этом процессе история последовательно проходит определенные фазы, которые мыслитель называл «мировыми эпохами». Тем самым осуществляется движение от первоначального состояния, в котором нет свободы, а сознание помрачено злом, к господству добра, к царству Бога на земле[283].

§ 3. Будущее преступности и необходимость борьбы с ней

Итак, преступность есть зло, следовательно, неминуемо должен встать вопрос: можно ли с этим злом справиться? И действительно, поисками ответа на этот вопрос на протяжении многих столетий занимались светлые умы человечества, а отношение к явлению, именуемому преступностью, колебалось от крайне радикальных взглядов, связанных с предложением уничтожить всех порочных людей, до мнения о том, что корни этого зла естественны, вечны, а значит, необходимо принимать его как должное, как неизбежный, хоть и отрицательный, продукт деятельности людей.

В самом начале книги «Стратегии борьбы с преступностью» академик В. Н. Кудрявцев привел слова другого известного отечественного правоведа Н. С. Таганцева: «Жизнь всех народов свидетельствует нам, что всегда и везде совершались и совершаются деяния, по разным основаниям не только признаваемые недозволенными, но и вызывающие известные меры общества или государства, направленные против лиц, их учинивших, — деяния, признаваемые преступными; что всегда и везде существовали лица, более или менее упорно не подчинявшиеся требованиям правового порядка, велениям власти, его охраняющей»[284]. Ныне, в XXI столетии, с горечью констатирует В. Н. Кудрявцев, мы отнюдь не можем сказать, что эта картина изменилась. И мы не в состоянии похвастаться хоть какими-нибудь успехами в борьбе с преступностью, полагает ученый, «хотя имеем гораздо более глубокие познания о природе общественных явлений и обладаем мощными практическими средствами»[285].

Ранее мы уже выяснили, что преступник — это не какой-то особый тип человека, появляющийся на свет с готовым планом того, как совершить преступление, и с колыбели готовящий себя к служению злу. Специальные исследования показывают, что многие из тех, кто по приговору суда обоснованно оказался за колючей проволокой, долгое время до этого жили совершенно обычной жизнью, не «праведнее» и не «грешнее» других. Однако при определенных жизненных обстоятельствах эти люди вдруг, во многом неожиданно даже для самих себя, решились на совершение преступления. «Не следует ли, к несчастью, сознаться, — замечает Г. Тард, — что от отъявленного преступника к честному негоцианту ведет целая серия переходных форм, что всякий коммерсант, обманывающий своих клиентов, — вор, что всякий кондитер, подмешивающий вино, — отравитель, и что вообще всякий фальсификатор — подделыватель»[286]. Но раз так — предотвратить массовое совершение преступлений чрезвычайно сложно.

Не случайно у того же Г. Тарда мы находим такие слова: «Если бы дерево преступности со всеми своими корнями и корешками могло бы быть когда-нибудь вырвано из нашего общества, оно оставило бы в нем зияющую бездну»[287]. А Э. Дюркгейм не только признавал преступность нормальным социальным явлением, но и утверждал, что «преступник вовсе не антисоциальное существо, не особого рода паразит, не чуждое и не ассимилирующееся тело в среде общества; это нормальный фактор социальной жизни. Преступление, со своей стороны, не должно рассматриваться как зло, для которого не может быть достаточно тесных границ; не только не нужно радоваться, когда ему удается спуститься ниже обыкновенного уровня, но можно быть уверенным, что этот кажущийся успех связан с каким-нибудь социальным расстройством»[288].