Философская теология: вариации, моменты, экспромты

Позволю себе, однако, немного развить первую из приведенных аналогий. Появление бомжа в «чистом обществе», конечно, должно быть крайне для него печально. Но только для него одного. Нахождение же, к примеру, ребенка-извращенца среди детей нормального воспитания и ориентации или садистическая практика советских лагерей, при которой в одни камеры намеренно сажали интеллигентов и уголовников или вместе гнали по этапу монахинь и проституток представляют собой не только фрустрацию, но и деструкцию для всех. При этом максимальная взаимная ненависть, умноженная на отчаяние от взаимного подавления, еще не исчерпывает кошмарности подобных ситуаций, которую можно было бы сравнить с насильственным содержанием в тех общих тюремных камерах здоровых вместе с острозаразными. Приведенные «практики» уже несут в себе инфернализм, но они вполне могли бы быть земным образом того, что могли бы представлять собой вечные мучения, если бы Бог не разделял тех, кто духовно несовместимы. Да и каждый может представить себе, что это такое, вообразив, каково ему было бы пребывать вместе с тем лицом, которое возмущает все его нутро, не на время, а в вечности. Поэтому те «доброхоты», которые сетует на Бога за то, что Он производит «сегрегацию» (отделяя «овец» от «козлов» (Мф 25:32–33)), по сути, сетуют на Него за то, что Он… не является диаволом. Вопрос о том, кто их лишил дара рассуждения – отдельный. Суть в том, что само разделение душ в вечности должно быть следствием процентов лишь на десять справедливости, а на все остальные – тщательного милосердия.

Поэтому для обвинения Бога за инфернальные мучения тех, кто добровольно Его возненавидел, остается разве только один из тех «пунктов», который выдвигает В. В. Кузев – почему Он не создал всех людей святыми и не препятствовал падшим ангелам оставаться на высоте их начальных достоинств? «Пункт» совсем простодушный и более всего напоминающий недоуменный вопрос Пятницы к Робинзону о том, почему Бог, зная, сколько будет бед от диавола, не уничтожил его сразу. Но он и старенький, поскольку на него отвечали уже многие, яснее других Лейбниц и задолго еще до него Тертуллиан. Ответ состоял и состоит в том, что лишение разумных созданий свободы было бы большим злом, чем все прочие. Но можно ответить и другими словами, передавая тот же смысл: потому, что Бог теистических религий создал мир таким, чтобы в нем были не только бессловесные существа, но и те, которые несли бы в себе Его образ, заключающийся прежде всего в обладании личностными характеристиками, важнейшей из которых является способность к свободному выбору.

Более серьезный вопрос связан с тем, нет ли противоречия между новозаветными заключениями о неизменяемости конечного состояния грешников и прочной церковной практикой ходатайств за усопших, которая восходит едва ли уже не к апостольскому веку. Существенность этого вопроса в том, что данная практика как будто отрицает непосредственную связь загробной участи с «результирующими состояниями» людей, которые, как было выяснено, буквально принуждают благость их Создателя к вечному отделению одних от других. Масштаб этой дилеммы может быть осмыслен исходя из того, что речь идет о вещах малопостижимых в принципе (вполне «постижимы» они разве что для атеистов). А потому она не может быть решена, но только осмыслена. Притом, как и в связи с прочими неэмпирическими вещами, «кумулятивно» – из нескольких углов зрения. Первый угол зрения мог бы определяться тем, что «окончательное состояние» для всех разумно-свободных существ «откладывается» до Всеобщего Суда, а потому до того времени, точнее конца времен, могут произойти какие-то «подвижки» после частного суда для каждого из них. Второй угол строится из того, что и само Евангелие свидетельствует о том, что хотя посмертное покаяние и невозможно, но определенное очищение все же возможно[645], что может придать и ходатайствам в некоторых по крайней мере случаях определенную действенность. Третьим же может быть то предположение, что невозможность произрастания каких-либо «обнадеживающих семян» в душах ушедших из этого мира определяется скорее всего степенью их «инфектирования» со стороны падших духов (которым, надо полагать, без взаимности очень сочувствуют противники христианской эсхатологии, в том числе и автор обсуждаемой статьи), а число «инфектированных» может быть хотя и значительным, но все же не безграничным[646].