Философские аспекты суфизма

«ты» не ограничено.

Зачем, о жемчуг (истинное «я».— М, С),

сидишь ты в своей раковине?

Считай себя не просто сахарным тростником,

но настоящим сахаром.

Внешнее «ты» чуждо твоему реальному «ты»,

Склонись к своему реальному «я»,

оставь это двойное «я» зб.

34

«Поводырем» суфия в постижении истины является любовь, эмоции, будоражащие воображение, без которого «ныряльщику» не под силу достать из океанских глубин «перлы мудрости».

«Тот, у кого нет активного воображения, никогда не постигнет

существа проблем, он слепец»,— утверждал Ибн Араби 37. Воображение рождается в любящем сердце, «наука сердца» про-

тивоиоложла рассудочному знанию.

В суфийской символике сердце предстает одновременно и

вместилищем божественного, и своеобразным органом мистического познания. Согласно знаменитому хадису «кудси», Аллах

заявлял: «Не небеса и не земля, а лишь сердце моего верного

слуги содержит Меня». Оно подобно зеркалу, в котором отражен свет божий, но чтобы узреть в нем лик господень, его

должно соответствующим образом отполировать. Все усилия

вступившего на путь поиска Истины направлены именно на

полировку, т. е. на моральное совершенствование.

Утверждая, что Знание содержится в сердце, мистик имеет

в виду фактически Знание в вере, которой обладает истинно

любящий бога — обьект познания. Неудовлетворенный рацио-

нальными объяснениями вечной тайны мироздания, человек часто склонен был обращаться к вере как к средству освобождения от мук неведения и достижения душевного равновесия. Но

спасительной вера оказывалась лишь при условии безграничной

любви к объекту веры — Абсолютному Бытию.

Высказывалось мнение, что концепция любви была «открытием» христианства, что она восходит’ к Посланиям апостолов

Павла и Иоанна; некоторые усматривают ее ‘истоки в Ветхом

завете38. Думается, однако, корни этой концепции лежат

значительно глубже, идея «кто не любит, тот не познал Бога» 39 отчетливо выражена еще в древнеиндийских религиозно-

философских текстах, особенно в «Бхагавадгите»: Но ни Ведами, ни дарами,

ни аскезой, ни жертв приношеньем

невозможно Мой облик увидеть,

тебе явленный ныне, Арджуна,

Делай все, лишь ко Мне устремляясь!

Возлюби Меня, путы отбросив!

Отрешись от вражды ко всем тварям! •—

так ко Мне ты придешь, Арджуна40.

Что касается ислама, то ряд аятов Корана тоже могут интерпретироваться как указания на то, что Истина познается

сердцем через любовь к богу. Недаром М. Икбал писал: О ищущий разгадку тайны вечности,

Если открыты глаза сердца, спадают покровы

с судеб мира41.

Впрочем, надо признать, что ни в Коране, ни в сунне идея любви к богу не получила сколько-нибудь широкого развития. Ее

заглушил доминирующий в мусульманском вероучении мотив — смирение, покорность перед всемогущим, вездесущим и

3* 35

карающим Властелином. Полное звучание эта идея обрела в

исламском мистицизме. Тема любви к богу, ставшая центральной в суфизме, с особой силой проявилась в поэзии, где бог ассоциируется с возлюбленной, а поэт — с влюбленным.

Я в этот мир пришел в тебя уже влюбленным,

Заранее судьбой на муки обреченным.

Ищу с тобою встреч, ищу озаренья,

Но гордость не могу забыть ни на мгновенье.

О смилуйся и скинь густое покрывало!42.

Известно, что «женственность» как аллегория знания вечно

сущего используется и в других культурах. Достаточно вспомнить этимологию греческого слова «философия», дословно означающего «любитель софпи» (греч. «мастерство», «знание»,, «мудрость»), которая понимается Аристотелем и Платоном как

знание сущности, а в позднебиблейской дидактической литературе — как «премудрость божья» — личное существо, обладающее «женской пассивностью» 4?.

Ибн Лраби в трактате «Геммы мудрости» старается объяснить, почему «созерцание (шахада, или мушахада) бога в женщинах— самое интенсивное н самое совершенное»44. Оно предполагает определенную полярность объекта и субъекта. Поскольку непосредственное созерцание бога невозможно, ибо он

«в своей абсолютной сущности независим от мира»45, человек

(примечательно, что человек — это мужчина) избирает объектом созерцании женщину, являющуюся полярным ему существом, сотворенным по его подобию. «Женщина, пишет Ибч

Лраби,— дублирует мужчину… если мужчина созерцает Бога в

женщине, он сосредоточен на том, что пассивно; если он созерцает Его в себе, понимая, что женщина происходит от мужчины, он созерцает Его в том, что активно; если же он созерцает

одного Его в отсутствии какой-либо производной от Пего формы, созерцание соответствует состоянию пассивности к отношении к Богу без посредничества»46. Именно такое созерцание и

является оптимальным.

Объяснение, данное Ибн Араби, не раскрывает истинных

причин, побуждающих придавать «божественной мудрости» облик возлюбленной. Оно позволяет лишь отметить еще раз, насколько притягательным оказывается осуждаемый исламом

антропоморфизм. Стремление, приверженность к трансцендентному, т. е. богу, суфии выражают в понятной форме земной

любви мужчины к женщине.

Любовь суфия всепоглощающа и беспредельна. Она не имеет границ, ибо неисчерпаем источник знания. Истина всегда