Философские основы зарубежных направлений в языкознании

Критикуя идеалистический эмпиризм за отказ от проникновения в сущность изучаемых явлений с помощью средств теоретического мышления, за стремление ограничиться описанием непосредственно данного, В.И. Ленин писал, что

«для материалиста реальное бытие лежит за пределами „чувственных восприятий“, впечатлений и представлений человека, для агностика же за пределы этих восприятий выходить невозможно»[413].

Таким образом, «материализм» американского дескриптивизма в своих философских основаниях смыкается с субъективизмом и агностицизмом.

Фетишизация наблюдаемости приводит к тому, что перед лицом калейдоскопа эмпирических лингвистических фактов роль лингвиста сводится к роли бесстрастного стороннего наблюдателя. Лингвист-дескриптивист – это прежде всего наблюдатель, фиксирующий то, что удается увидеть независимо от того, случайны или необходимы выделенные им факты языковой реальности. По мнению Р. Холла, термины «правильность», «неправильность», «грамматичность», «неграмматичность» и т.д. не только бесполезны, но даже вредны для лингвистического изучения языка[414].

Справедливо критикуя такой «регистраторский» подход, У. Вейнрейх в своей рецензии на «Курс современной лингвистики» Ч. Хоккета отмечает:

«Автор пишет, что outside представляет собой два слова ввиду того, что ему посчастливилось (разрядка наша. – В.Б.) подслушать разговор, в котором на вопрос out where? последовал ответ side. Предположим, однако, что автору не посчастливилось. Лингвистическое описание – это не бесконечное ожидание, пока что-то не случится. Вряд ли это можно рассматривать как метод, которому должен следовать лингвист»[415].

«Лингвисту, – замечает Мартине, – могут понадобиться годы тщательных наблюдений, чтобы обнаружить употребление слова abre „изолированно“»[416].

Постулируя подобный подход, дескриптивисты, перефразируя слова М. Борна,

«недалеко ушли от идиллических представлений старомодного натуралиста, который надеялся проникнуть в тайны природы, подстерегая бабочек на лугу»[417].

Как справедливо заметил А. Потебня, при таком подходе

«система рушится от всякого не вошедшего в нее факта, а число фактов не может быть исчерпано»[418].

Следует согласиться с М. Бунге, когда он замечает, что

«чистое описание, не стесненное теорией», «беспристрастное в отличие от истолкования», «полностью свободное от гипотез, является мифом, изобретенным традиционным позитивизмом, интуитивизмом и феноменологией»[419].

Из изложенного не следует делать вывод, что эмпирический, индуктивный подход, каким фактически и является описание языка, опирающееся на актуализированные языковые феномены, полностью лишен прогнозирующей силы. Однако его ограниченность очевидна, так как, во-первых, внутренняя сущность языка остается при этом не выявленной, а во-вторых, зафиксировав все то, что уже имеется в речи, мы в тот же момент окажемся перед лицом нового, еще не зафиксированного явления, а описав это последнее, – опять перед новым и т.д. и т.п.

Но именно этим и занималась дескриптивная лингвистика как в своем Йельском, так и Энн-Арборском течениях. Главной проблемой здесь была проблема перевода непосредственно наблюдаемой звучащей речи в корпус научных данных о языке.

Если же взглянуть на утверждаемую в дескриптивной лингвистике позицию с философской точки зрения, то нельзя не видеть, что здесь игнорируется активность субъекта в познании, его ведущая роль. Она фактически сводится к «соприсутствию», к созерцательности.