Философские основы зарубежных направлений в языкознании

Нетрудно видеть, что здесь Блумфилд полностью смыкается с физикалистскими воззрениями Р. Карнапа[428]. Заметим, что при этом не учитывается то обстоятельство, что сами лингвистические формы в своем существовании обусловлены тем, что выполняют вполне «идейные» функции (множественности, единичности, посессивности и т.д.), не говоря уже о том, что и в самой основе констатации наукой тех или иных форм лежат вполне определенные научные идеи.

«Терминология, – замечает далее Блумфилд, – с помощью которой мы сейчас говорим о делах человека, терминология, включающая такие термины, как „сознание“, „ум“, „ощущение“, „идея“ и т.д. – вообще терминология ментализма и анимизма будет отброшена в такой же степени, как была отброшена астрономия Птолемея, и будет заменена в меньшей своей части физиологическими терминами и терминами лингвистики»[429].

Приведенные установки были направлены, с одной стороны, на то, чтобы исключить из сферы лингвистического анализа те внутренние процессы, которые Маркс называл «действительным движением», а с другой стороны, на то, чтобы фиксировать в качестве определения языка именно его эмпирическую данность (т.е. то, что «все мы знаем как язык»).

В основе такого подхода лежит стремление ориентировать гуманитарное знание, – а в данном случае знание лингвистическое, – на модель науки, сложившуюся в естественных науках, в науках об объектах. Но принять такие установки – это значит выработать определенную точку зрения на объект, а именно, мыслить язык в качестве естественного объекта.

Безоговорочная ориентация лингвистики на методологию естественных наук не может быть принята, так как в отличие от объектов, изучаемых естественными науками, язык является объектом такого рода, в который в определенных отношениях включается субъект в его связях и опосредствованиях. Безоговорочная ориентация на методологию естественных наук выводит за пределы лингвистики все те ингредиенты языка, без которых он не может быть языком вообще, выводит за пределы языка самого человека.

Нельзя поэтому не согласиться с А. Маслоу, когда он, критикуя подобную ориентацию, отмечает, что модель науки, заимствованная из наук о вещах, объектах, процессах, животных, оказывается ограниченной и неадекватной, когда мы пытаемся понять индивидов[430].

Такая откровенно редукционистская ориентация на непосредственно данное в лингвистике сближает ее в общеметодологическом отношении с неопозитивистским идеалом научного знания, где, как это мыслил в свое время Л. Витгенштейн, нет места тому, что не подтверждено опытом, что не верифицируемо.

Общеметодологическое основание для своей программы «научной» лингвистики Блумфилд ищет в махистских построениях К. Пирсона.

«Пирсон, – указывает Блумфилд, – говорит о трех моментах:

1) актуальный (перцептуальный) объект;

2) речевая форма (геометрическое определение) и

3) „идея“ или „понятие“, например, „понятие прямой линии“»[431].

«Мы, – подчеркивает далее Блумфилд, – выдвигаем гипотезу, что третье (3) является лишь традиционным, но бесполезным (разрядка наша. – В.Б.) и дезориентирующим способом говорить о втором (2); т.е. мы находим в нашем мире лишь первое (1) – актуальные объекты, и второе (2) – речевые формы, которые служат в качестве условных реакций на определенные черты, свойственные классу объектов»[432].