Философские основы зарубежных направлений в языкознании

Утверждение этого гносеологического постулата в качестве исходного означает фактически отказ от построения лингвистической теории. Для дескриптивной лингвистики как раз и характерно стремление к простой регистрации фактов, отказ от их теоретического осмысления, от познания «заднего плана» лингвистического бытия, от разграничения сущностного и явленческого. Хотя само по себе описание и собирание фактов является необходимым этапом в лингвистическом познании, однако лингвистика есть наука не потому, что она собирает и классифицирует факты. Она становится наукой лишь тогда, когда пытается эти факты объяснить. Можно сказать даже больше. В любом лингвистическом исследовании столько науки, сколько в нем объяснения[420]. Наука, не обладающая объяснительной функцией, – это не наука, а скорее методика. В этом смысле совершенно справедлива мысль Э. Косериу о том, что американский структурализм есть только методика исследования, тогда как европейский представляет собой абстрактное теоретическое построение (гипотезу), которым определяется методика исследования[421]. Методологическая несостоятельность абсолютизации таксономической ориентации в лингвистике, как и в науке вообще, очевидна. Современная методология научного познания, все более ориентирующаяся на марксистско-ленинскую гносеологию, включает в себя принцип активности познающего субъекта.

Положение «научное – наблюдаемое», которое было введено Блумфилдом в лингвистику под влиянием бихевиористской концепции «систематического монизма» А. Уайса и позитивистской философии, обусловило и специфическую схематизацию языковой реальности, вследствие чего из языка как предмета лингвистики было исключено все то, что не поддавалось непосредственному наблюдению или не могло быть физически измерено. Принятие указанного постулата освобождало лингвистику, по мнению Блумфилда, от неконтролируемого и произвольного психологизирования, спекулятивности и интроспекции. В этой связи как ненаучные и фиктивные рассматривались понятия «идея», «мысль», «понятие», «значение». И хотя Блумфилд и констатирует, что

«в языке форма не может быть отделена от значения»,

что

«было бы неинтересно и неплодотворно изучать язык без учета значения»[422],

однако не эти констатации, а вышеупомянутый постулат оказался доминирующим фактором в развитии дескриптивной лингвистики.

Фактически почти в течение тридцати лет после выхода книги Блумфилда «Язык» проблема значения оставалась за пределами дескриптивной лингвистики. Своей кульминации попытка анализа языка без использования критерия значения достигает в работах З. Харриса, особенно в его работе «Методы в структуральной лингвистике»[423]. Правда, в дальнейшем развитии дескриптивной лингвистики этот вопрос подвергся пересмотру.

В чем методологическая несостоятельность дескриптивной установки на отказ от учета значения в лингвистическом анализе? Она заключается прежде всего в том, что здесь с порога отбрасывается то объективное диалектическое единство противоположностей, которое конституируется единством идеального и материального в двусторонних языковых единицах.

Нельзя не согласиться с Л. Лайонсом в том, что

«Блумфилд действительно сделал многое для того, чтобы лингвистика стала автономной и научной. Однако его понимание научности связано с изгнанием из лингвистической науки всего того, что не было доступно непосредственному наблюдению или физическому измерению»[424].

«Механизм – это необходимая (разрядка наша. – В.Б.) форма научного рассуждения (discourse)»,

– подчеркивает Блумфилд и соответственно данному постулату приходит к убеждению, что все в человеке, включая сознание, представляет

«…часть причинно-следственных отношений, ничем не отличающихся от тех, которые мы обнаруживаем, скажем, при изучении физики или химии»[425],

что

«любое (разрядка наша. – В.Б.) научно значащее положение сообщает о движении во времени и пространстве»,

что

«мир науки – есть физический мир»[426].

«Положение об идеях, – подчеркивает Блумфилд, – должно быть переведено в положение о лингвистических формах»[427].