Финансист

She knew how readily he responded to the influence of her beauty when properly displayed.	Она знала, как живо он воспринимает ее красоту, подчеркнутую соответствующим убранством.
Cowperwood, in view of her coming, had made his cell as acceptable as possible.	В ожидании ее прихода Каупервуд постарался придать своей камере более или менее сносный вид.
It was clean, because he had swept it himself and made his own bed; and besides he had shaved and combed his hair, and otherwise put himself to rights.	Он лишний раз подмел пол и перестелил койку; затем побрился, причесал волосы и вообще по мере возможности привел себя в порядок.
The caned chairs on which he was working had been put in the corner at the end of the bed.	Свою работу - стулья с неоконченными сиденьями - он засунул под койку.
His few dishes were washed and hung up, and his clogs brushed with a brush which he now kept for the purpose.	Кружка и миска были вымыты и стояли на полке, а грубые, тяжелые башмаки он почистил щеткой, которой обзавелся для этой цели.
Never before, he thought to himself, with a peculiar feeling of artistic degradation, had Aileen seen him like this.	Никогда еще Эйлин не видела его таким! Вся эта обстановка уязвляла его эстетическое чувство.
She had always admired his good taste in clothes, and the way he carried himself in them; and now she was to see him in garments which no dignity of body could make presentable.	Эйлин неизменно восхищалась вкусом, с которым он одевался, и его уменьем носить костюм, теперь же он предстанет перед ней в одежде, которую не скрасит никакая осанка!
Only a stoic sense of his own soul-dignity aided him here.	Его душевное равновесие поддерживалось только непоколебимым сознанием собственного достоинства.
After all, as he now thought, he was Frank A. Cowperwood, and that was something, whatever he wore.	В конце концов он все же Фрэнк Каупервуд, а это что-нибудь да значит, как бы он ни был одет.
And Aileen knew it.	Эйлин будет того же мнения.
Again, he might be free and rich some day, and he knew that she believed that.	Ведь еще может прийти день, когда он опять станет свободен и богат, и Эйлин верит в это.
Best of all, his looks under these or any other circumstances, as he knew, would make no difference to Aileen. She would only love him the more.	Кроме того, как бы он ни выглядел и в каких бы обстоятельствах ни находился, она будет все так же относиться к нему или даже любить его еще больше.
It was her ardent sympathy that he was afraid of.	Если он и опасался чего-нибудь, то именно слишком бурных проявлений ее сострадания.
He was so glad that Bonhag had suggested that she might enter the cell, for it would be a grim procedure talking to her through a barred door.	Какое счастье, что Бонхег сам предложил впустить Эйлин в камеру: разговаривать с ней через решетку было бы невыносимо.
When Aileen arrived she asked for Mr. Bonhag, and was permitted to go to the central rotunda, where he was sent for.	По приходе в тюрьму Эйлин спросила мистера Бонхега, ее провели в центральное здание и немедленно послали за ним.
When he came she murmured: "I wish to see Mr. Cowperwood, if you please"; and he exclaimed,	- Я хотела бы, если можно, навестить мистера Каупервуда, - пробормотала она, когда он предстал перед ней.
"Oh, yes, just come with me."	- Пожалуйста, я провожу вас, - с готовностью откликнулся Бонхег.