Фирс Фортинбрас

Хотя нет. Был свой какой-то. Транслировался. Лично я его совсем не заметил. Но кто-то смотрел. Было, было, вспоминаю, где-то даже читал содержание эпизода – наверное, в телевизионной программке (я ж интересовался предметом), – так там один представительный муж раскрывает другому, кажется, в офисе компании, принадлежащей этому, тайну рождения их повзрослевших детей – случилась подмена в роддоме, – в общем, всё как надо: измены, разводы, коварство, аффекты, перепутка с новорожденными – одним словом, мыльная опера. Но своя. А тогда на телеэкране господствовало всё заграничное. Бесконечная «Санта-Барбара» шла. Шла, шла, шла и всё до середины дойти не могла, хотя число серий к четырёхзначному выражению уже приближалось (а впереди было ещё больше!). В тени этого американского вполне жизнеспособного чудовища уныло чахла та отечественная сороконожка, хотя серий у неё набиралось, отдадим должное, за пятьдесят. Кто-нибудь помнит её? Как хотя бы называлась? Странно, что она вообще появилась на свет. А! Так это же главный по ту пору телевизионный канал её заказал на свой страх и риск! Тогда понятно.

В общем, не в счёт.

А наш – в счёт, сериал?

И наш не в счёт. Наш тем более не в счёт. Но наш Буткевич, похоже, искренне верил, что не в пример образцам и аналогам у нас изготовится нечто подлинное, высокохудожественное. Во всяком случае, он в этом всех уверял.

Наш продукт Буткевич называл «многосерийным кино», далеко не всегда «сериалом» даже, а от словоупотребления «мыльная опера» ответственно просил воздерживаться.

Знал ли он, что должно получиться? Нет, конечно. Но был убеждён: что-нибудь обязательно выйдет, причём значительное. Убеждённость эта зиждилась на гарантированном финансировании и вере в гибкий талант Марьяны, всё остальное, полагал Буткевич, дело техники. Актеры, режиссёр – это всё хорошо, но главное, живые диалоги. По мне, так он прав – главное, было бы что играть. Между тем всё делалось с колёс, четвёртая серия, а они до сих пор с жанром не могли разобраться – мелодрама ли это, бытовая ли драма с психологической прорисовкой характеров, а может быть, чёрная комедия, нет? Считалось, что герои определены, характеры заданы, ну и пусть теперь живут себе, держатся под камнепадом проблем. На радость зрителю, узнающему в них себя. Зритель не сможет их не любить. Обязательно полюбит и отождествит с собой. Так говорил Буткевич.

Мечты его сбудутся в чужом проекте.

В конце 90-х выйдет на экран милицейская сага – снятый на свой страх и риск, её пробный вариант со скрипом допустят к показу, и она, вопреки опасениям руководства канала, прогремит, покорив умы и сердца. Вот тогда и поставят у нас на поток производство продукта многосерийного.

Но это будет праздник не нашей команды.

9

Итак, во вторник снимали четвёртую. Эпизод со мной был первым, и я пришёл вовремя, к девяти, раньше других актёров. Остальные, бывалые, не демонстрировали пунктуальность, но откуда же мне было знать, что технические приготовления затянутся более чем на час?

В этот раз я увидел хозяина квартиры Хунглингера. Это был постоянно жмурящийся старичок, низкорослый, худой, лысоватый и одновременно длинноволосый, седой, похожий не то на чудаковатого профессора, не то на мастера оригинального жанра, ветерана эстрады. Заметив меня, он подошёл и сказал, как старому приятелю: «Наконец вставлю зубы». Я понимающе кивнул, и, пожав руки, мы друг другу представились. Зубы у него, на мой беглый взгляд, были в целом на месте – во всяком случае, передние. Вряд ли я был здесь единственным, кого он посвящал в свои планы.

Гримёрша Татьяна Матвеевна озаботилась моим лицом. Для её занятий был оборудован угол в прихожей. Работая кисточкой, она, между прочим, сказала:

– Какой фактурный лоб! И с таким лбом дать дуба? Как я рада за вас! Я всё знаю.

Татьяну Матвеевну я видел второй раз в жизни и первый раз в жизни (как, впрочем, и последний) слышал похвалу своему лбу. Но больше меня удивила осведомлённость гримёрши в перипетиях вновь испечённого сценария. Позже я узнал, что и она, и Хунглингер были родственниками Буткевича.

– Это всего лишь отсрочка, – ответил я.

– Понятно, что отсрочка. Все под Богом ходим, – сказала гримёрша.

Режиссёр и оператор обсуждали ракурсы и мизансцены, мне показалось, они спешили обо всём договориться до появления продюсера. Буткевич приехал к десяти и привёз Марьяну, он нарочно заезжал за ней, предчувствуя вынужденные отклонения от разработанного сюжета, – её присутствие на съёмках ему внушало уверенность.

Чуть раньше пришли Мих Тих и Настя. Я на кухне ел бутерброд. Настя, войдя, холодно поздоровалась и тут же заговорила с Мих Тихом о дожде, который кем-то обещан, о разведении патиссонов. Меня словно не было. Вышел, дожевав.

Когда Буткевич упирается кулаком в стол, он генералиссимус. Хорошо, генерал. Ладно, полковник. При этом он может привставать на цыпочки.

– Сейчас начнём, – и как-то так на меня покосился оценочно, словно что-то во мне различил, никому не известное.