Фирс Фортинбрас

Ещё бы. Он мне вынес приговор, а получилось, что запланированный смертник увернулся, с того света вернулся. Здравствуйте, Роман Михайлович!

Сцену сняли легко.

Четвёртая серия с того начиналась, чем завершилась третья, – с моего явления в этой квартире. Я продал ворованную колбасу Мих Тиху, отцу Насти, в её присутствии и к её неудовольствию, вполне натуральному даже. Реальной Насте (не героине фильма) этот сценарный ход и в самом деле не нравился.

– Ну что, доволен? – спросила она меня, когда режиссёр сказал «снято».

Можно подумать, я в самом деле провернул коммерческую операцию.

– А ты, вижу, не очень.

(Тем, что я жив, – имел я в виду.)

Ничего не ответила. Трудно отделаться от мысли, с которой уже свыклась, а я тем не менее жив. Ей не сказали ещё, что сегодня Кирюшу, её дружбана закадычного, вместо меня ждёт приступ сердечный.

Другим я понравился.

– Даже оригинально получилось, – произнёс режиссёр, как бы призывая всех согласиться.

– По-моему, ни на что не похоже, – сказал оператор.

– Да нет, как раз на жизнь очень похоже, – сказала гримёрша. – У нас в садоводстве бюстгальтеры по домам разносят, тоже ворованные.

Я вмешался:

– Точно ворованные? Может, там зарплата бюстгальтерами. На электромеханическом, я знаю, зарплату амперметрами выдают.

– Амперметры никому не нужны, их воровать незачем. А бюстгальтер – полезная вещь, его и своровать не грех.

– Танюша, – укорил свою родственницу Буткевич (о родстве я ещё не догадывался), – ну что ты несёшь, в самом деле?

– Да потому что жизнь. Это жизнь!

– Когда жизнь, очень хорошо, – сказал Буткевич. – Отлично, если жизнь у нас получается. Только что дальше? Дальше-то что?.. Или так и повиснет вставным эпизодом?

– Не повиснет, – сказал режиссёр. – Будет камертоном. Ко всей серии камертон.

– Камертон! – закатила глаза Настя. – Камертон! Не смешите меня – «камертон»!

Она засмеялась довольно фальшиво, будто бы действительно кем-то рассмешённая, и, почувствовав неестественность своего смеха, подошла к окну поглядеть на кактус.

Что тут сказать? Если бы меня прихлопнули в этой серии, как и задумывалось вначале, ей бы, я понял, было приятнее. Обманул ожидания? Ну конечно, я всегда обманывал её ожидания! Свойство личности моей – обманывать ожидания. И самому обманываться. Я, когда шёл сегодня к Хунглингеру, конечно, догадывался, что с её стороны повеет на меня холодком, но не лютостью всё же! Я вполне допускал, что мы по-хорошему отметим нашу встречу, без посторонних помех, не как в прошлый раз. Ну и ладно, Настя, это твой выбор.

Кактус пышно расцвёл – редкость, наверное. Она разглядывала жёлто-алый цветок. Ну-ка потрогай пальчиком.

Никто не спросил, чем недовольна.

А чем она недовольна?

Тем, наверное, что отец её Мих Тих, если спросят, купил ворованную колбасу? На сердитых воду возят, мадам.

– Интересно всё-таки, что думает автор, – сказал режиссёр.

– Автор думает, – ответил Буткевич, кивнув на закрытую дверь. – Думает, и этого вполне достаточно.

На этом обсуждение отснятого эпизода завершилось – по крайней мере, при мне. Буткевич отвёл меня в сторону и дал мне конверт, сказав «спасибо».

В эту официальную минуту он обратился ко мне на «вы».

– У вас появилась заступница. Что ж, автору виднее. Но ничего обещать не могу. Пока идей нет. Посмотрим.

– А прикрытие? – спросил я. – Она вам говорила о прикрытии?

– Вербовка и Иностранный легион исключаются. Никто не поверит.

– Взято из жизни, – сказал я.

– Не всё, что из жизни, похоже на жизнь.

С этими словами он вернулся к своим; народу в квартире набралось порядком, режиссёр давал актёрам установки к следующему эпизоду, это меня не касалось.

В принципе, я мог уходить. Да и встречаться с Кириллом желания не было, а он вот-вот подойдёт, скоропостижная смерть ему назначена перед обедом. Но хотелось перекинуться с автором парой слов.

Марьяна отсиживалась у себя в комнате, ясное дело за компьютером, – съёмочный процесс её не интересовал абсолютно, так что она не видела, как я работаю перед камерой. Жаль. А вдруг бы ей что-нибудь в моей игре подсказало?

Они всё готовились к следующему эпизоду, а я к Марьяне постучал и зашёл.

Так и есть, за компьютером. На экране – не помню, как называлась, – игра: на клеточном поле взорвётся бомбочка, когда откроешь не тот квадратик.

Сердита. Очень сердита. Но не на меня.

Сел рядом. Она на клеточки курсор наводит.

– Колбаса продана, – отчитываюсь. – Актёр подтвердил игрой возможность второго плана.

(Это я о себе.)

Молчит. Клеточки зажигаются. Смотрю.

Так минут пять молча смотрел, как у неё на экране дела продвигаются.

Вдруг неожиданно – и жестковато:

– Вас очень много.

– Нас?

– Вас – лично.

Вот те раз! Где меня много? Здесь? Или она это в другом смысле сказала – не в том, как иногда говорят? А мне действительно говорят – не часто, но иногда, – что меня много…

Хорошо, пусть. Я сделал вид, что не понял. (А я действительно не понял: где много?)

– Марьяна, хотите, расскажу – может быть, пригодится, – как мы с другом измеряли электрическое сопротивление тела жителей районных центров нашей области?..

Я и договорить не успел, а она отрезала:

– Не хочу.