– Когда храпишь ночью.
А я думаю, что и храплю, если правда храплю (уверен, сила храпа моего сильно преувеличена), то храплю выразительно, артистично. Ибо и сны мне снятся театральные. Даже если я не связан на конкретном отрезке жизни со сценой. Во сне я играю ярче, чем наяву, – опасность, часто смертельная, заставляет прикидываться. В лесу каком-нибудь среди неантропоморфных существ или в очереди к парикмахеру с опасной бритвой. Всегда знаю во сне, что на самом деле
Рина однажды меня разбудила – куда там храп! – я во сне мычал. Что снилось, не помнил. А тут и гадать не надо, это я глухонемым оратором мычал среди нагромождения стульев. Иного не дано.
Так что, если даже храплю, храп ни о чём не говорит. Может, самое идёт представление.
Ну перестал бы я представляться, актёрствовать, и что бы сказала?
Риночка, ты же меня полюбила как раз такого – представляющегося.
А хорошее представление – это праздник.
И разве у нас не был праздник с тобой?
Вот Настя, когда был с ней, объявила меня в конечном итоге энергетическим вампиром. Кто из нас вампир, это ещё можно поспорить. Не знаю, что там такое куролесило, ею за мой вампиризм принимаемое, но она мне это охотно прощала. Да и на донора-благотворителя Настя меньше всего была похожа. Допускаю, мы с ней оба вампиризмом грешили – по взаимно обусловленной необходимости. Так и переливали из тела в тело энергию, пока она не израсходовалась на обогрев Космоса.
Но ничего подобного не было между мною и Риной.
Я не получал (мне кажется) и не дарил, я просто дарился (сама не так ли сказала?).
Так однажды сказала:
– Знаешь, почему ты не умеешь делать подарки? Потому что сам себя ощущаешь подарком.
Про умение делать подарки спорить не буду, а что сам себя – это правда.
И что, разве плохо?
Ощущаю подарком себя – когда вижу радость, с какой принимают подарок.
Ну вот ты сама, Рина.
Не то ли любовь?
Сначала подарок. А потом глядь – уже дар.
Я, по-моему, идеал в этом роде. Меня, по-моему, просто любить. «Полюбить таким, какой есть» – это трудно, затратно, меня так не надо. Я и сам себя, какой есть, не люблю. И точно не знаю – есть ли я, какой есть.
Ты сама потом скажешь (я запомню), что нет меня вовсе.
Ну и что? А представление – праздник!
Мы праздники любим!
В тебе была наичудеснейшая черта – радоваться подаркам.
Может быть, не я тебя радовал, а ты мне радовалась.
Радовалась как подарку.
И разве плохо?
По-моему, хорошо.
И я тебе радовался. Хотя, как ты, не умею принимать подарки. Умею, но не как ты. Потому что ты в этом отношении совершенство.
И дарить – тоже.
Всё в прошлом. Всё кануло в Лету. А вот стал вспоминать – и целый спектакль. На сцене стою. Пусть в зале нет никого. Да и ты не услышишь. И себя со стороны не увидеть. Молод я или зрелых лет корнеплод? Тот я или этот?
Если придерживаться последовательности событий, день рождения Рины выпал конкретно на среду.
А в пятницу начались неприятности уже настоящие. Для начала у неё палец травмировался на ноге. Практически на ровном месте. При моём участии… Но до этого нам ещё надо дойти…
А в четверг тоже случилась у нас неприятность по-своему неприятная, но в моральном уже, а не физическом измерении – тогда я узнал, что сделал ей вчера не тот подарок.
Дело не в сковородке. С этим порядок. Она мечтала о тефлоновой. Мечта сбылась.
Теперь понятно, что зря выкинули ту – старую советскую неповторимо чугунную.
Ладно, не потеря.
Просто все были чокнуты на этом тефлоне. Он появился у нас года четыре назад – с приходом рыночной экономики. Тогда у всех на слуху было: конкуренция, рынок, волшебное слово «монетаризм»… Чаяли победы рынка – на всех фронтах, включая культурный. Рынок – не рынок наконец победил. Хотя всё равно подгорало. Если без масла.
А через несколько лет мы узнаем, в чём вред этих покрытий. Сковородки-убийцы, даже так назовут в какой-то статье. Не знал я тогда про убийц, а то подсказал бы Марьяне.
Не в сковородке дело. Наоборот, в том, что она – вместо другого.
День рождения, короче.
Рина вечер со мной провести захотела – без гостей, только со мной.