Фирс Фортинбрас

Иногда мне хочется стать неодушевлённым предметом. Допустим, часами. Не испытывать волнений, страстей, я даже не уверен, что хотел бы исправно идти, может, лучше стоять на месте, чтобы от тебя отвязались.

И не надо меня заводить!

Сидел со старушками на скамейке – беспокойные, горячо обсуждали политику, предстоящие выборы. У каждой было по батону, и обе кормили птиц, причём одна благоволила голубям, другая – воробьям; политические предпочтения у них были тоже разные: у одной – Ельцин, у другой – Зюганов.

Видел, как от мусорных баков в щель под асфальтом последовал выводок крыс – рядом с гостиницей «Копенгаген», в прошлом здесь было колхозное общежитие.

У входа в парк аттракционов симпатичная девушка, как тогда говорили, аскала – просила денежку за красивые глаза, но ко мне почему-то не подошла. Зато пытались заговорить мормоны, держа в руках свою священную книгу. Ролевая кукла «китаец» – с огромной головой и глазами-щёлочками – указывала направление к китайскому ресторану.

Бродил Пётр Великий перед памятником себе же, оба скучали вместе с третьим – фотографом. Живой Пётр был ниже меня на полголовы, наши взгляды встретились: «смотри-ка» читалось в его ухмылке.

Первый курс, упражнение на узнавание. «Рассмотри людей». Это во мне машинально? Или кто-то – не знаю кто – ставит задачу?

Дома мне пришлось поручить себе внезапную миссию: успокоить ребёнка.

К соседу пришла его сестра с четырёхлетним сыном. Маленького Серёжу сильно напугала надутая резиновая перчатка на горловине огромной бутыли, в которой Андрей Гаврилыч держит брагу для самогона.

Пришлось изобразить Доброго Великана, которому подчиняются все странности этой квартиры – от скрипучей дверцы в кладовку до рукастой бутыли.

Потом они ушли вместе с соседом. Я хотел выпить стакан чайного гриба, но передумал. Я посмотрел глазами четырёхлетнего ребенка на надутую перчатку, на её толстые растопыренные пальцы – и мною овладел ужас. В этой квартире всё воплощало угрозу.

Я поторопился в комнату, быстро разделся и, нырнув в пустую постель, с головою спрятался под одеялом – широким, двуспальным, из какого-то якобы пуха.

15

Ох, во многом не хочется признаваться, но в этом легко: украл нарезку полукопчёной колбасы в первом нашем торговом центре. Понятно зачем?

Олигарх не обеднеет; собственность – кража; грабь награбленное.

А вот ещё аргумент: мода такая. Посмотреть на него – миллиардер долларовый, а сам готов зубную пасту слямзить с прилавка и в рукав засунуть – для остроты ощущений.

У меня не так. Я понятно зачем – для вживания в образ, для понимания роли.

Был у меня опыт, отчасти непреднамеренный.

Рина как-то домой пришла в потрясении. Деваха, лет девятнадцать; когда-то к ней на занятия ходила по сценической речи – ждёт срока, чтобы сделать аборт. Срок, боюсь соврать какой, но определённый. Видите ли, беременность – вещь полезная, оздоровляет организм, укрепляет иммунную систему за счёт гормонального всплеска, омолаживает. И в профилактических целях аборт полезен – от целого букета болезней спасёт. Она уже третий раз подряд подзалетает нарочно, чтобы сделать целебный аборт. Ошеломлённая Рина принялась разубеждать её, объяснять, что всё это чушь собачья, что не может быть никаких профилактических абортов – бред это. А та – ни в какую. Ей будто бы врач сказал. И на себе проверено. С каждым абортом себя бодрее и жизнерадостнее чувствует. Так теперь многие делают. А раньше от нас пользу абортов скрывали.

Рина настолько ярко в лицах разговор передала, что я сам потрясся. Я представил их разговор во множестве вариантов и проигрывал в голове одну за другой эти сцены.

Потом я становился одной из них двоих – конкретно Риной, и вот уже я – это она, что-то объяснить этой дуре желающая. Понимаю, что надо отвлечься, а не могу, монологи произношу в уме, горячусь.

Но это полбеды. Вот где беда. Я – это я той, той беременной стал, которая прислушивается к своему животу. Хотелось понять её – как она сама это всё себе представляет. Я так ясно вообразил себя в чужой плоти и в чужом сознании, что ощутил признаки токсикоза. Меня подташнивало. Ничего, успокаивал я себя, это пройдёт, это полезно – аборт исцелит, оздоровит, благоприятно скажется на цвете лица. Наконец устал быть идиоткой и попытался выйти из роли, вроде бы вышел, да не совсем – с моим животом действительно что-то происходило. Очень мне не понравилось моего живота состояние. Это сейчас беременный мужчина – образ обычный, не сказать заезженный, а в середине 90-х одна мысль о мужской беременности в ступор вводила. Как бы не доиграться до ложной беременности, в самом деле.

Есть такая – ложная беременность. В настоящую я всё же не верил.

Помню, когда я сказал Рине, что, кажется, знаю, что значит «нет месячных», – она посмотрела на меня с испугом: «Свихнёшься».

К счастью, это длилось недолго. Прошло.

(Что прошло? «Нет месячных»? Или я выражаюсь понятно?)

Вот такая эмпатия.