Фирс Фортинбрас

– Да, дерьмо. Конечно, дерьмо. Но не всегда это дерьмо в том смысле дерьмо, в каком привыкли мы понимать дерьмо. Там своя система обозначений. Сказал бы кто-нибудь другой «дерьмо», я бы расстроился. А так «дерьмо, дерьмо» – это не дерьмо, это призыв к работе, к творческому переосмыслению.

– Может, у них… у него… – забормотал звукорежиссёр Саша, – не помню, как называется состояние…

– Копролалия, – сказал я.

– Не знаю, – отозвался Буткевич и перевёл взгляд на меня: – Вы, кстати, ему понравились.

– Я?

– Вы и ваша роль. Поговорим отдельно. К остальным есть претензии. А больше всего – к автору.

– Пусть сам пишет, – сказала Марьяна.

– Ну вот, начинается.

– Пусть. Пишет. Сам.

– Марьяна! – встревожился Буткевич.

– Без Марьян.

Встала и вышла. То есть ушла.

В серванте дрожали стёкла – давно я не слышал, как хлопает дверь.

Буткевич произнёс с досадой «эх!» и устремился вслед за Марьяной.

Предоставленные сами себе, мы, злосчастные, пригорюнились.

Режиссёр сказал, что «без неё можно крест на сериале поставить».

Светлана Рыбак «из другой квартиры» (мы с ней не пересекались на съёмках) сказала, что «уже обо всём догадалась вчера, когда не принесли роль». А нам действительно вчера не разносили роли, дурной знак, и пришли мы сегодня играть вслепую, было бы что играть. Не столько на съёмку пришли, сколько на собрание коллектива.

Мих Тих в связи с этим признался:

– А я решил, меня расстраивать не хотят, поэтому курьера не прислали. Решил, что ждёт меня паралич.

Похожие мысли посетили многих вчера. Актёрам мерещилась персональная кончина сразу в шестой. Я сам под вечер напрягся: роль не несут – неужели скрыли? Но не стал Марьяне звонить. А другие звонили Буткевичу. Он успокаивал. Но в голосе его, как теперь выяснялось, каждый улавливал нотки сомнения. Потом он сам нас обзванивал. Звал сегодня прийти на съёмки, но опять же неопределённо как-то: «Там видно будет».

Полчаса прошло, а Буткевич не возвращался. Мы маялись, ожидая, – кто-то по квартире слонялся, кто-то жевал пирожки на кухне, другие молча сидели на диване и стульях.

– Пропал, – объявила Магда Заслонова, что, впрочем, и без того было понятно.

И тут она начала проповедовать. Сказала, что всё к лучшему. Сериалы вообще запретить надо, всё зло от них. Отупляют они население. Отвлекают они от книг.

– Очень своевременно, – заметила Настя.

Мне сразу же захотелось поддержать Магду Анатольевну, хотя полезность или вред сериалов были мне глубоко по барабану. Сказал:

– Когда мы читаем…

И вот уже я просветитель!

– Когда мы читаем, мы видим за буквами содержание – нам надо домысливать, представлять то, что лишь обозначено печатными знаками. Мы сами воображаем картины, характеры, действия. Наш мозг работает на полную катушку: ему необходимо увидеть. Читатель всегда соавтор. То есть личность творческая. А зритель? Когда мы глядим на экран, наш мозг прозябает. Нам уже всё показано. Домысливать ничего не надо. Смотри и не думай.

– И что? – воскликнула Настя.

– А то, что Магда Анатольевна права. Мозг – самый энергозатратный орган. Если он не нужен, природа на нём сэкономит. Зачем память, воображение, когда тебе уже всё предъявляется в чистом виде. Любой сериал – это человеко-часы отключённого мозга. Постепенно природа отберёт у нас мозг, а мы того не заметим. Да и ладно, не жалко.

Замолчал. Магда Заслонова, вероятно, не думала так, но была благодарна мне за поддержку. Мне так показалось.

Больше не разговаривали.

Буткевич вернулся минут через сорок, один. Плохой актёр – наглядно потирал ладони, демонстрируя готовность к работе. Подтвердил, что всё хорошо. Велел не расслабляться. Объявил о «творческой паузе» на три дня. Просил верность проекту хранить и не включаться в другие. Сказал, что «есть большой интерес к тому, что мы делаем», – и пальцем указал в потолок, но чей интерес, не сказал («пока не могу»).

Настя спросила, будет ли оплачен сегодняшний день.

– Послушайте, мы все в одной лодке. Не надо её раскачивать. Всем воздастся. Никто не будет обижен. Успех неминуем.

Всех отпустил.

Кроме меня.

Со мной задумал посидеть где-нибудь – покумекать, подумать.

17