Фирс Фортинбрас

Преимущественно работой с этими буквами, словами и фразами. Так в целом. А в частности – прямо вот в этот момент – закреплением одного из последних занятий, посвящённого конкретно техническому приёму, ещё мною не усвоенному на пять, но обещающему быть наиважнейшим для способа повествования, ниспосланному мне (да, да!), и откуда ж ещё, как не свыше?!. (Скажите иначе, если знаете, откуда это берётся.) О, как меня сильно захватывает!.. До учащения пульса, до покраснения, чувствую, щёк, до самозабвения и до забвения необходимости пообедать!.. Наверное, это и есть то самое, что называют вдохновением, – подумать только, я весь во власти его, даже когда говорю о технике письма!.. Дожил до седин (есть, есть немного), а не знал, чем отличается фабула от сюжета, что такое хронотоп, с чем едят остранение и чем опасны несанкционированные эффекты – скажем, несанкционированная комичность!.. Как бессмертный Жарден не знал, что говорит прозой, так и я не догадывался, что широко использую парцелляцию!.. А это моё, моё родное! Я неофит, я весь в этом. О, как меня волнует расфокусировка контекста!.. Самоусиление убедительности, гидроизоляция, обнажение приёма – причём последнее именно то, что я демонстрирую сейчас, и так ли важно, пусть в целях учебных! Но ведь не только в целях учебных, но и для решения определённой художественной задачи: необходимо рассказать о рассказчике – о себе нынешнем.

Итак, занимает оно («общественное пространство») бывшие корпуса печальной памяти электромеханического завода. Место в целом, конечно, молодёжное – всякие кафешки, образовательные модули типа нашего, салон красоты, спортивный зал… О прежнем назначении территории напоминает торчащая прямо из земли достопримечательная труба старой кирпичной кладки, секрет которой, говорят, ныне утрачен, и несколько артефактов вроде большого раструба вентиляционной системы, выставленного на бетонном пьедестале. Мы занимаемся на третьем этаже, как заявлено здесь, бывшего ремонтного корпуса, сидим в креслах-подушках типа «груша», расположившись в круг, иной мебели в этом обширнейшем помещении нет, потолки высокие, стены разрисованы стилизованными чертежами неведомых изделий, намекающими на производство в исторические времена чего-то совершенно особенного, вероятно, секретного. По знаменательному совпадению, из окна видна улица, на которой мы жили с Риной в ведомственной квартире, и новый громоздкий дом, построенный на месте нашего. Не скажу, что этот вид меня вдохновляет, но за душу чем-то берёт.

Студийцев нас пятеро, все моложе меня, некоторые существенно. То есть «все» – это все «кроме меня», сам я в эти «все» не вхожу, потому что не могу быть младше себя самого, а значит, всё же не «все», – это Ирочка придирается к точности фразы. Ей двадцать один. Самая у нас молодая и самая взыскательная; пишет смешные рассказы. Ближайшая по возрасту ко мне – немногим за сорок – это Наталья. Назову, если так, остальных двух студийцев – Дибир и Миша (хотя сам не знаю, зачем это сделал). Ну и всё-таки я, не забыть бы себя для комплекта. Плюс наш коуч С. А., с ним шестеро. Налицо половой перекос. Что странно. Пишут сейчас преимущественно женщины. Они же преимущественно читают.

Впрочем, я не такой ещё дедуля, как наш С. А., руководитель, корифей, мастер. Не достиг я и возраста, в каком на этих страницах являет себя беспокойный Буткевич. Иногда мне хочется списать-срисовать Буткевича, коль скоро о нём, с нашего преподавателя С. А., просто он перед глазами, бери и копируй, но, по правде, они мало похожи.

Я увлечён. Это совершенно новый для меня экспириенс – создавать текст.

Моя новая роль. Она требует самоотдачи. Роль начинающего литератора, причём с претензией. Нет, это действительно интересно. К тому же, судя по замечаниям С. А., у меня получается. Да я и сам вижу.

Ему понравилось начало. Он мне кое-что подсказал. Кроме того, он взял на себя труд редактуры. На моём примере (на примере первой главы) мы учились вычёркивать лишнее. Это не значит, что все читали всё, что здесь я пишу. Вовсе нет. Но две-три главы я по просьбе С. А. предоставил студии в качестве учебного полигона.

И между прочим, эту главу, как это ни странно!

Как раз на моём опыте мы рассматриваем проблему авторской мотивации. С. А. считает, что мой пример для этих целей чуть ли не идеальный случай. Я – актёр. Но не только поэтому. Честно скажу, не совсем понимаю – ещё почему.

Но!

Чем объяснить выбор способа говорения? Что заставляет рассказывать – и отчего именно таким голосом?

Вот на моём примере. Кто говорит? Я – мой герой, я тогдашний? Или я теперешний в роли того?

Казалось бы, ясно – неизбежно теперешний. Но в роли того.

А уж так ли ясно?

Может ли моё я быть в роли себя самого без меня – без теперь я который? Возможно ли самозабвение моё во мне настоящем, когда мною говорит я в прошлом?

Можно ли такому мне верить?

А не такому?

А можно какому? А нужно какому?

Какова дистанция между нами, между нашими я (не возрастная, с этим-то ясно)?

И наконец – зачем говорю? И зачем именно так?

Что побудило отвлечься? Насколько вески причины?