Фирс Фортинбрас

С. А. мне сказал, что редактировать меня ему интересно. Для него этот опыт весьма необычный. Вроде работы с чужими мозгами.

Я многословен, а он вычёркивает – слова, фразы, абзацы, перечеркнул две главы, изменив сквозную нумерацию (обе, кстати, со своим – С. А. – участием). Композицию в целом щадит.

Какое это имеет отношение к моим мозгам, не знаю.

Я согласен, так лучше. Гораздо. Но проблема в другом. Текст мой всё меньше походит на мой и всё больше напоминает по стилю сочинения моего увлекающегося руководителя. А как он пишет, мы знаем.

Когда я аккуратно ему намекнул на опасность подмены, он замотал головой:

– Нет, нет! Только не подумайте, что я претендую на соавторство. Вы можете оставить всё как есть. Но мне самому интересно, что с вами получится. Пишите, батенька, продолжайте.

Он сказал «с вами», а не «у вас».

Хотя вернее было бы – «с нами».

(Ау, многоуважаемый С. А.! Есть это здесь? – не вычеркнули?)

Не возникает ли эффект двойника?

Не проступает ли сюжет вытеснения?

А вот я позволю себе сопротивляться. Получится ли?

24

Встреч было две. Рассказываю о первой.

Эта была очень важной для Феликса, и он трусил. И мне ужасно не понравилась его показная самоуверенность. Не понравилось и то, что ехать нам пришлось на окраину – место переговоров можно было бы назвать «домиком лесника». Чем оно лучше других, не знаю. И то, что нас двое (водитель не в счёт), а тех три человека, мне не понравилось тоже. А более всего мне не понравилось, как он представлял мою роль в этом переговорном процессе.

Ещё в машине я пытался добиться от Феликса, кого мне надо изображать.

– Того же, кого тогда… ну когда там, в прихожей…

Я не стал ему говорить, что тогда играл «инфернального афериста», это могло бы внушить ему неуверенность в его собственном восприятии образов – он явно рассмотрел в моём герое что-то своё и этим впечатлением дорожил.

Но мне надо знать. Здесь не мой спектакль. Я исполнитель и хотел бы знать, что конкретно ждёт от меня заказчик. Кого играю? Того, кто способен достать пушку и хладнокровно перестрелять оппонентов, или я тот, кто готов достать из рукава убийственный аргумент, одна возможность чего должна у них заранее вызывать оторопь, или я, может быть, человек-зеркало с предварительно заданной кривизной, заставляющий ту сторону осознавать ущербность своей позиции? Феликс, выслушивая мои профессиональные вопросы, только и повторял «интересно, интересно», но при этом объяснить словами предполагаемую концепцию не мог, он доверял интуиции. Его пленил рисунок моей прежней роли безотносительно моего существования в новых предлагаемых обстоятельствах. Он сам не совсем понимал, что от меня хочет. Думал, что это я понимаю. Приходилось выпытывать сверхзадачу, помогая наводящими вопросами. Сочинять её самому. Спросил наконец:

– Тайное могущество и снисходительность?

– Именно так! – воскликнул Феликс.

Для себя я решил: этот мой спектакль будет называться «Инфернальный аферист-2, или Игра по чужим правилам».

(Вариант: «…для чужого дяди».)

Феликс не был уверен, должен ли быть я при кейсе. Кажется, чемоданчик мог пригодиться, но «как у Тарантино» он не хотел. Ввиду его собственного одеяния проблемка мне показалась надуманной.

Да, что касается дресс-кода. Одет был я, как при первом моём появлении в сериале. Воля Феликса на то; ему захотелось меня видеть таким – в бежевой рубашке навыпуск. Его же собственный прикид был, на мой взгляд, вызывающе двусмысленным – типичный для «новых русских» малиновый пиджак странным образом сочетался с кричаще неуместными, немыслимыми для мужской моды тех лет подтяжками, которые, распахнув пиджачные борта, Феликс демонстрировал с почти наглым пренебрежением к неписаному этикету и господствующим стереотипам. Меня самого обескуражили эти глупейшие подтяжки, когда я их увидел на Феликсе, – признаться, мне было бы спокойнее, если бы он нацепил на шею золотую цепь, непременный атрибут «новых русских»; правда, сейчас я думаю, эти подтяжки были тоже по-своему убедительны: возможно, они отсылали к Чикаго 30-х годов. А может, наоборот, Феликс изъявлял так своё миролюбие (нет пушки под пиджаком), но тогда тем зловещее, надо думать, смотрелась моя персона.

Если наша одежда действительно выражала какой-либо месседж, задуманный Феликсом, то, я полагаю, такой: от этих ребят можно ждать всего, чего угодно.

Переговорщики с той стороны (трое в строгих костюмах), на мой неподготовленный взгляд, тоже что-то внешним видом транслировали – думаю, идею незыблемости каких-то принципов и одновременно с этим принадлежность к некой могущественной корпорации, а также серьёзность намерений.