Фистула

Снилось счастье. Я сидел посреди ровной густой лужайки на голубом клетчатом пикниковом покрывале. Полуденное небо пересекала армада тонкопарусных облаков, серебристых по краям, очерченных летними лучами. Солнце было мирным, приветливым, похожим на крупную дыню, светило мягко, так что не приходилось щурить глаза. Высокая и сочная осока покачивалась от нежного дуновения прохладного ветерка. На чистой зелени медово-жёлтыми всполохами росли луговые травы: одуванчик и двоелистник, барбарея и зверобой. Дальше был виден добрый и светлый лес, живой и величественный, и насыщенная лазурь небосклона шла ему, как императору платье из синей парчи с серебряной вышивкой. День был в самом разгаре, прекрасный, румяный и лучезарный, охочий до любви – такие дни случаются только тогда, когда погода установилась надолго. Пахло такой свежестью, какую невозможно представить в городе. Повернувшись, я увидел рядом профиль Ариадны в белом просвечивающем платье. Она сидела, согнув колени, ножки были оголены, я чуть-чуть

наклонился, чтобы мне открылись трусы – белые в бирюзовую полоску с ленточкой-бантиком впереди, какие она носила, когда была подростком. Заметив, куда я смотрю, сестра распрямила спину, чтобы грудь сильнее выступила под полупрозрачной тканью. Я чувствовал, какая крепкая между нами связь, как мы понимаем друг друга даже без слов и как страстно друг друга желаем. Но нас было больше, чем двое, – позади, на траве рядом с покрывалом, лежала на животе девочка: панамка с вышитыми бабочками, короткое зелёное платьице с узором в виде ромашкового поля, трусики в мелкий сиреневый горошек и миниатюрные белые носочки. Девочка рассматривала раскрытую книгу, большую и красочно иллюстрированную – морской атлас для школьников, похожий на тот, о котором я мечтал в детстве, не имея возможности приобрести. Своими ещё полноватыми пальчиками она поглаживала изображения крупных ярких медуз с протяжёнными кружевными щупальцами и улыбалась так ангельски, как будто через бумагу действительно прикасалась к великолепным книдариям. Я понял, что эта девочка была нашей общей дочкой, высшим достижением совершенной любви – единственное на свете дитя, самое счастливое дитя, она не знала никакого зла. Льва никогда не существовало. Втроём мы наслаждались великолепием и гармонией летнего дня, который и не собирался заканчиваться. Вдалеке я увидел коровье стадо и восхитился тем, какими чистыми и здоровыми были эти красивые животные. Какой-то человек направился в нашу сторону, медленно, и за собой он вёл одну из коров. Я не мог сказать, кто это, но уже издалека он показался мне старым хорошим знакомым, так что я с нетерпением ожидал встречи с ним – и особенно мне хотелось, чтобы он увидел мою замечательную семью, двух моих сладких единокровных красавиц. Ещё раз рассмотрев в деталях превосходное молодое тело Ариадны, на котором не было никаких синяков или других чужих следов, только чистейшая кожа, прелестный пушок на руках и шее, созвездия охровых родинок, каждую из которых хотелось поцеловать, – я спросил, о чём моя любимая думает. Она плавно повернулась ко мне, изящно переставила руку; в зелёных глазах, ради которых я готов был пойти на всё, играли дерзкие соблазнительные огоньки. Ветер донёс её аромат, смешались запахи живых и скошенных трав, я ощутил приятные покалывания по всему телу, и они стали ещё сильнее, когда услышал её ласковый возбуждающий голос.

«Я думаю, мой дорогой, что ты несправедлив к моим губкам. Мне обидно, что ты их теперь не любишь. Ведь я сделала их специально для тебя. Братик, мой хороший, давай я докажу, как ты ошибался».

Всё так же медленно она подползла ко мне на четвереньках, мягкими прикосновениями заставила повернуться к ней, принять полусидячее положение, вытянув ноги и опёршись отставленными назад руками (боли в запястье как будто никогда и не было). Уверенные пальчики настойчиво приближались к завязке на моих шортах. Я посмотрел влево – неторопливая шестиногая пара продолжала идти к нам, но различить лицо человека, ведущего корову, мне не удавалось. В тот самый миг, когда я повернулся обратно к стоящей на коленях Ариадне, она открыла свой земляничный рот и наклонилась ко мне для сумасшедшей жгучей ласки, такой всепоглощающей, что я ахнул и застонал. Под звонкие леденцовые всхлипы я провожал глазами небесные парусники, думая, что, если эта влажная пыточка не остановится, если шахта гипоталамуса продолжит бесперебойно добывать гормоны, а полосатое тело не прекратит дофаминовую бурю, то спину мою разорвут новооформленные крылья и я сам при желании смогу взлететь к облакам, не боясь икаровой судьбы.

«Мама, мама, а что ты такое делаешь? Как интересно!»

Отбросив книгу, наша очаровательная невинная девочка увлечённо наблюдала за движениями маминой головы. Я был в восторге от того, какая она у нас красавица, какие у неё бесподобные зелёные глазки, какое умное и любопытное личико – наверняка уже в своих первых школьных классах она покорила всех учителей, и для любого ребёнка дружба с ней – предел мечтаний.