Фистула

Я проснулся с диким звоном в ушах и немедленно догадался, что меня наконец настигло звучание запоздавшей ноты, небесно-голубой ноты жестокости, которую я пытался подобрать со вчерашнего вечера. Лежал и слушал долгий высокий свистящий звук. Ночь была тёплой, но в широкое окно свободно лился обманчивый голубовато-леденящий свет. Когда звук стал затухать, я понял, что и сама ночь собирается оставаться тихой и готова хранить любые тайны. Эту приятную тишину, в которую был укутан жестокий и слегка только дёргающийся звон, нарушили бесстыжие лестничные шаги – неужели сестра с мужем только поднимались к себе в трахательную комнату? Я достал из-под подушки часы, и оказалось, что сейчас всего лишь двадцать семь минут первого. Топотуны завалились за дверь, молчаливо. Многоножка секунд доползла до половины, прежде чем я услышал первые неразборчивые фразы, редкие, неторопливые, изнурённые уже к тому моменту, когда их волны доберутся до стены. Но напряжение внутри нарастало, я точно знал, что мне не позволят сейчас снова уснуть. Однако дальше я услышал нечто неожиданное, не подходившее для предсказанной полуночной пьесы. Осторожный шорох детских носочков на ступенях, такой приглушенный, кроткий – только мой чуткий, почти звериный слух и мог расслышать спускающиеся шажочки, о которых не подозревали пьяные супруги. Для чего Лев направился вниз? Когда он дошёл до последних ступенек, я уже стоял у двери, но в коридоре был расстелен ковёр, и даже для меня ребёнок словно растворился. Между тем, голос сестры задребезжал как-то уж очень отчётливо и бодро, и я прильнул к стене.

«Дорогой, ты гот-тов? Ты готов, как вчера?»

«Ухх, женщщна. Я-бль устал как сктина. Затрахлся ччё-т сёднь-на…»

«А я готова. Ну дав-вай, давай, мой хороший. Т-тебе понравится…»

«Поджжди, я не знаю, полччится ли-на…» «К-конечно… У тебя всё-всё получится…»

Она опять хотела заставить меня мучиться, терпеть, и слушать их, и представлять, как она двигается, как изгибаются её ноги наподобие лебединых шей. Это было невозможно помыслить – снова прятаться от этих звуков, снова страдать? Лучше уж вовсе отрезать себе уши. И где, где же Лев, куда делся мальчик? Я полагал, раздастся хотя бы щелчок выключателя, слив воды или хлопок холодильника – мальчику понадобилось в туалет или захотелось перекусить. Но единственное, что донеслось снизу, было похоже на слабое постанывание дверной петельки. Уж не у входной ли двери? Я отправился в лоджию и выглянул в сад – и увидел его. Лев ступал по дорожке в одной пижаме, к задним воротам, в сторону леса, беззвучно наблюдавшего за этой странной перипетией. Что с ним произошло? И в первый ли раз он решился на такую авантюру? Охваченный тревогой, я быстро оделся и, стараясь действовать как можно тише, покинул комнату. Соседняя супружья дверь была чуть-чуть не до конца закрыта, в тонком промежутке я увидел сестру со спины, её перламутровое плечо, изгиб бедра, босую ножку. Я получил шанс увидеть намного больше – но сам же отказался, отвернулся, направился вниз. Лев может попасть в беду, твердил я себе, пытаясь отогнать искусительный образ. Лев может попасть в беду, и никто, кроме меня, не придёт ему на помощь.

Пересекая сад, я, несмотря на волнение, даже пару раз останавливался, поражённый невероятным великолепием волшебного ночного мира, точно ещё не проснулся до конца. На небесном дне прекрасные офиуры соединялись в хитроумные, мной самим выдуманные созвездия. Из дыры в текучем густом облаке торчала жемчужина луны. В ночном свете сад Ариадны походил на затопленный храм, построенный для поклонения древним и куда более справедливым богам, чем любые сверхчеловеческие силы, поминаемые ныне. Раздавалось лишь согласное гуденье насекомых, даже горластый пёс-инвалид теперь дремал и я мысленно пожелал ему вечных снов, так что к задним воротам я, передвигавшийся почти что против воли, пробрался никем не замеченный. Защёлка была убрана, один створ приоткрыт как раз настолько, чтобы через него могло проникнуть маленькое дитя, поэтому пришлось раскрыть шире. Я попал на тропу, по которой мы шли в день моего приезда к озеру, и подумал: уж не отправился ли легкомысленный мальчишка туда? Но дьяволёночек мой был гораздо ближе – тёмный лес позволил луне и звёздам пропустить достаточно света, чтобы я увидел щупленькую фигуру в серо-зелёной пижаме и направился в жутко притихшие заросли, пока Лев стоял на месте и смотрел куда-то вниз. Когда до него оставалось шагов десять, я тихонько окликнул ребёнка, чтобы не напугать своим внезапным появлением.

«Лёва! Лёва, что ты здесь делаешь?»

Лев повернул шейку. В серебристом свете глазки его приобрели драгоценный, изумрудный оттенок. Но глядел он на меня недолго, снова повернулся и уставился вниз. Я приблизился на пару шагов, потом ещё.

«Лёва, что там у тебя?»