Пока мама не узнала, Каталина ничего не рассказывала друзьям ни о том, что ей велят быть дома строго к указанному часу, ни что ей запрещают оставаться на ночь в гостях, ни о прочих жестких правилах, принятых в ее семье. Мамины объяснения – у нее, мол, не вызывают доверия те, с кем гуляет Каталина, – кажутся ей бредом. Да ей и самой не хотелось бы никого приглашать в дом с полным столом покойников, наделенных большей властью, чем Каталина, или знакомить с родителями, которые своими требованиями невзначай повышают вероятность того, что их дочь обнаружится лицом вниз на берегу реки или в каком-нибудь овраге среди холмов. Папа с мамой дергают за веревку, которая давно сгнила, ведь Каталина ездит автостопом не только для того, чтобы вовремя попасть домой, – ей нужно дорваться до установленной границы, жить на пределе, потому что лучше уж апокалипсис, чем та амниотическая жидкость, в которой она плавает при папе с мамой. Автостоп – это вид экстрима, который она выбрала для себя, как другие выбирают незащищенный секс с незнакомцами или возвращение домой в одиночку; это ритуал инициации, с помощью которого Каталина надеется обрести имя, настоящее имя, а не навязанное извне и пронизанное скукой. К тому же она сохраняет надежду, что ее подберет кто-нибудь такой же доброжелательный, как в тот раз.
Всего через неделю после того, как села в машину к тому человеку, Каталина на перемене подошла к его дочери поговорить и неосмотрительно рассказала ей всю историю. Возможно, она хотела с ней подружиться так же близко, как с Сильвией, чтобы потом как-нибудь спросить, гладит ли отец Сильвии по волосам и ее тоже. Елена была из тех девочек, о которых Каталина не могла бы сказать точно, вызывают они у нее страх или восхищение – хочется ли ей познакомиться с ними поближе или просто во что бы то ни стало им понравиться, чтобы они ее не обидели. Каталина так и не поняла до сих пор, с какой стати решила об этом тогда заговорить, – как будто специально, чтобы узнала мама (или кто-то еще).
– Твой отец меня спросил, знаю ли я тебя, – уточнила Каталина, – но ты не беспокойся, Елена, я ему сказала, что не знаю, а то вдруг он подумает, что ты тоже на попутках ездишь, и у тебя из-за этого будут проблемы.
Елену это совпадение, кажется, позабавило – ее отец, вернувшись домой в Страстной понедельник, упомянул, что подвез по пути девочку, которая ловила машину, – и Елена ответила, что Энрике (так звали ее отца) точно не рассердился бы на нее за то, что она дружит с девочкой, которой однажды пришлось ловить попутку. Она настолько была уверена в сказанном, что дома в тот же день сообщила родителю, что автостопщица, которую он подвозил до города неделю назад, – ее школьная подруга.
– Ну как подруга – с ней Сильвия дружит, – поправилась Елена, увидев, какое лицо сделал отец. Во всяком случае, так себе вообразила эту беседу Каталина.
Он не говорит ни слова, только меняется в лице, и его брови на сантиметр приподнимаются над очками. А вот мать, которая последние два месяца смотрит те же новости, что и Каталина, явно встревожилась. Она читает старшей дочери очередную лекцию о девушке, которую похитили во время пробежки и до сих пор не нашли, о трех девочках, которые ехали на дискотеку, еще о двух, которые сели в поезд, отправляясь на вечеринку, и не вернулись, и о девочке из их городка, которая бесследно пропала в конце семидесятых, – и на следующий день в парикмахерской рассказывает маме Сильвии, что какая-то подружка их дочерей ездит автостопом. Другая клиентка, услышав это, осеняет себя крестом, и меньше чем через два часа, учитывая, что героиня рассказа по описанию очень высокая, почти метр восемьдесят, нет нужды даже называть ее имя – все и так знают, кто эта несознательная девочка, рискнувшая ловить попутку