Физическое воспитание

В ванной Каталине все равно слышно пасодобль из телевизора; на какое-то время она от него уклоняется, разглядывая узоры плесени на стенах, потом умывается и смотрит на себя в зеркало, пока собственное лицо не начнет казаться ей незнакомым, а потом снова знакомым, и репетирует, что сказать папе, чтобы он выключил этот ужас. Она говорит себе, что применит реверсивную психологию: не покажет виду, что ей отвратительно такое варварство. Заготовив подходящую фразу, она покидает ванную, но по возвращении в гостиную обнаруживает, что папа уже переключил корриду, потому что в глубине души ему тоже неприятно это зрелище, а в телевизоре еще пять каналов, и ему нравится щелкать пультом (тем более что еще не вошло в обиход неуклюжее слово «заппинг», описывающее этот бестолковый способ тратить время).

Папа не знает, как ему находиться в одной комнате с Каталиной, с тех пор как у нее выросла грудь. Иногда кажется, будто он ее боится. Телевизор же в некотором роде составляет ему компанию и помогает забыть, что женское тело – бык – находится в какой-то паре метров от него. Однако ему не нравится и оставлять ее дома одну, несмотря на то что дочь уже взрослая. И вот еще одно проявление свободы уничтожается на корню: Каталину заставляют уходить из дома вместе со всеми, но, к счастью, только на отдыхе; в остальное время кто-то непременно сидит в гостиной и экономит свет.

Тем летом в августе Каталине приказывали спускаться на пляж все пятнадцать дней, на которые они арендовали квартиру, кроме одного – того, когда у нее начались месячные. Мама ее учила, что нельзя говорить о менструации с папой и Паблито и вообще ни с каким мужчиной, так что, когда ее спрашивали, почему это она не хочет на пляж, Каталине полагалось оправдываться тем, что она приболела. На второй день месячных папа стал донимать ее вопросами: что это у нее там так болит. «От морской воды сразу полегчает», – заявил он. В мамином молчаливом присутствии она не решилась возражать, иначе пришлось бы упомянуть о том обстоятельстве, которое должно было, как ей объясняли, невероятно ее смущать; Каталина пошла вместе со всеми на пляж, но осталась сидеть под зонтиком, когда мама с Паблито поспешили к воде. Папа, который не собирался лезть в море вот так сразу, увидел, что она достает книгу из своего вечного рюкзака.

– А ты что, купаться не будешь?

Каталине уже порядком надоело, что приходится скрывать правду, что ее ни на секунду не оставляют в покое, что от нее требуют объяснений каждый раз, когда что-то хоть на миллиметр сдвинется в ее присутствии, – и она в кои-то веки огрызнулась тем желчным тоном, который у нее вызывает ежемесячная утрата эндометрия:

– Да месячные у меня, а мама не разрешает использовать тампоны!

Папа ничего не ответил, но щеки у него загорелись так же, как лампа, которая дома освещает уголок его каминного кресла, и довольно долго он сидел молча, приходя в себя после услышанного и осознавая наконец, что его дочь хочет засунуть себе в вагину кусок ваты, иными словами, что девочка достигла детородного возраста, – очередная проблема. Каталина воспользовалась его замешательством, чтобы убрать книгу в рюкзак, встать и попросить ключи под предлогом того, что очень плохо себя чувствует. «Смотри не потеряй», – сказал он угрюмо. Мама сердито глянула на нее с берега. Она все слышала. Каталина нарушила негласный и неписаный договор о молчании, по которому запрещалось упоминать менструацию в разговоре с противоположным полом, потому что мама считает, что все мужчины словно акулы – сразу приплывают на зов крови.

– Вот ведь незадача: приехали всего на пятнадцать дней, и надо же такому случиться, что у тебя месячные. Каждый раз, как мы куда-то едем, у тебя месячные. Каждый раз, как мне надо, чтобы ты что-нибудь сделала, у тебя месячные. Как будто они у тебя не прекращаются, – рассчитывала мама сказать ей один на один, ограждая Паблито от сгустков менструальной крови.