У мамы уже несколько месяцев как нет менструации. К тому же она, родив «полный комплект», по совету врача сделала перевязывание труб, о чем сразу же пожалела, но до сих пор не позволяет себе горевать из-за того, что передумала. Она никогда не научит дочь правильно вставлять тампон или снимать боль в животе с помощью грелки; зато научит делать вид, будто у нее нет месячных, прятать страдание где-то в голове, а грязные прокладки – на дне мусорного ведра, чтобы их не увидели домочадцы мужского пола, научит застирывать окровавленные трусы первого дня перекисью водорода и мылом, прежде чем класть в машинку, хотя особой пользы от застирывания нет. Каталина почти ничего не знает о своей паховой области, но благодаря одному-единственному уроку в школе для девочек, посвященному менструальному циклу, она догадывается, что, если месячные приходят каждые две недели или не приходят по два месяца, это, наверное, ненормально, но ничуть не меньше ей надоело видеть на всех своих трусах по два пятна: одно темное, красное, невыводимое, а другое, белое и липкое, от выделений, которые на первый взгляд кажутся едкими, как кислота.
Однажды, вскоре после первой менструации Каталины, мама зашла в ванную, когда та писала, и спросила, что это за бумага у нее в трусах. Потому что мама всегда должна быть в курсе интимных подробностей жизни дочери, как будто хочет извлечь самые личные секреты чужого устройства. Каталина совершенно искренне ответила, что у нее течет что-то вязкое, иногда даже студенистое, и это не месячные, но трусы все равно пачкаются, а от стирки в машинке с тем порошком, который покупает мама, никакого толку, поэтому она решила подложить туалетную бумагу, чтобы не портить свои скромные запасы нижнего белья. Услышав такое объяснение, мама страшно разозлилась и рявкнула, что раз у нее
Месячные на отдыхе шли у нее пять дней, но Каталина была бы рада, продлись они все пятнадцать, – тогда она могла бы сидеть одна в той квартире, которая казалась ей красивее, светлее и уютнее, чем дом. Когда месячные кончились, папа с мамой каждый день ей твердили, чтобы спускалась с ними на пляж, – неужели она не понимает, как ей повезло в каникулы побывать на море? Ее обвиняли в эгоизме, потому что она не хотела наслаждаться семейным отдыхом: ни единственным днем в пляжном ресторане, когда подавали паэлью с морепродуктами, ни солнцем, ни шумом, ни наблюдением за тем, как мама в сумерках маниакально лущит и поедает семечки, пока мимо ходят парни и девушки возраста Каталины, с которыми она даже не пыталась заговорить – знала, что это бесполезно, потому что ее все равно не пустят пойти с ними на дискотеку. Паблито же все время где-то пропадал, а показывался в квартире только затем, чтобы поесть.
Папа с ним из-за этого ругается все сильнее и сильнее. Мама потом иногда плачет украдкой, и Каталина, заметив ее страдания, даже начала желать смерти Паблито, чтобы им обеим не приходилось слушать крики в четыре часа утра. «Тут тебе не гостиница!» – ворчит папа, услышав скрежет ключа в двери. Он даже угрожал поменять замок, чтобы сын не мог войти. Каталина не понимает, почему Паблито так трудно вернуться в положенное время (два часа ночи – она отдала бы что угодно, лишь бы иметь право прийти домой в два часа ночи) или хотя бы постараться не шуметь, чтобы никого не будить, – впрочем, папа в любом случае не ложится до его прихода, потому что папина единственная миссия в жизни, похоже, состоит в том, чтобы встать над душой, орать и перебудить всех, включая Паблито, который в этот момент мечтает только о кровати.