Физическое воспитание

В эти дни сомнений Каталина принялась украшать свою комнату посредственными рисунками и другими мелочами, лишь бы пометить территорию, где она затворилась, как средневековая монахиня. Читать, писать и чтобы меня оставили в покое – таков был девиз ее монастыря. Каталина была уверена, что в этом и состояла истинная причина, по которой женщины в Средние века постригались в монахини: читать, запершись в келье, или печь кексы-магдаленас вместе с десятком других женщин – это, пожалуй, было самое близкое к самостоятельной жизни и к тому, чтобы не оказаться на смертном одре после двадцатых родов, не дожив даже до сорока. Папу с мамой не устраивало, что Каталина столько времени проводит у себя в комнате в добровольном одиночестве, будто святые, о которых ей рассказывали в католической школе, и пишет то ли письма Богу, то ли вообще Бог знает что или, хуже того, мастурбирует (на самом деле этого Каталина еще ни разу в жизни не пробовала, хотя бы потому, что не представляла, с чего начать, чтобы предаться плотскому греху). Поэтому ей разрешают закрывать дверь в комнату, только когда она одевается, а на это должна уходить всего пара минут – но вроде бы этого времени достаточно, чтобы достичь оргазма, если девушка знает, что делать. Это Каталина слышала от одноклассницы.

Папа с мамой хотели бы, чтобы дочь ходила гулять, но только как в восемь лет: играла себе с другими малышками (пусть даже в мертвых девочек в багажнике брошенной машины), пока мама со скамейки (на которой нет никаких неприличных надписей) следит, чтобы с дочкой ничего не случилось и она не запачкала белое платьице и розовые колготки, которые призваны показать, что она настоящая девочка и настоящая куколка. Но Каталине уже не восемь лет, и иногда папа заглядывает в ее подростковую комнату и спрашивает: «Что ты тут делаешь?» – но звучит это так, будто он хочет узнать, почему она существует. Каталина хотела бы ответить: она существует потому, что много-много лет назад у папы с мамой был секс; она существует потому, что, когда была маленькой, преодолела какую-то болезнь, о которой ей до сих пор так ничего и не рассказали; она существует потому, что никакой волк-оборотень ее пока не убил. Но вместо этого она приподнимает книгу, которую держит в руках, и говорит, что просто читает.

– Иди читай в гостиной. Нечего тут зазря свет жечь.

– Я не жгу свет, пап, я его даже не включала.

– Ослепнешь так. Вон, темнеет уже. Иди в гостиную.

Каталина плетется в гостиную, где папа читает при настенной лампе, которая освещает только крошечную часть его каминного кресла с высокой спинкой. Она придвигает стул как можно ближе к этому освещенному уголку и снова берется за книгу, но не проходит и двух минут в тишине, как папа откладывает газету и включает телевизор.

– Сегодня должны корриду передавать.

Она не выносит эту традицию публичных истязаний и убийства. Тореро напоминают ей Тесея, а бык – женщину. Пока тореадор кружит около быка и атакует его копьями или длинными шпагами при содействии других людей верхом на лошадях (лошади там тоже находятся против своей воли), бык может защищаться только с помощью собственного тела, которое другие считают опасным оружием. Поэтому Каталина закрывает книгу и ненадолго уходит запереться в ванной – это единственное в доме помещение, где есть щеколда на двери, маленькое устройство, которым папа попросил ее пользоваться с тех пор, как узнал, что у дочери есть месячные. До этого мама не разрешала ей даже закрывать дверь, но папа начал возмущаться всякий раз, когда шел в туалет и заставал там писающую Каталину со спущенными трусами. Так что теперь, если она хотела помыться или покакать, полагалось об этом предупреждать и спрашивать, не надо ли сначала кому-то (то есть папе) посетить ванную. Каталина спокойно ходит в туалет после папы; она считает, это одна из ее главных добродетелей, и вообще мир был бы лучше, если бы никому не было противно чужое дерьмо. А вот папа не может даже зайти в ванную, если там кто-то только что опорожнил кишечник. Такая незадача может обернуться тем, что глава семейства придет в раздражение и будет целый день ворчать. Поэтому жена и дети приучились терпеть, пока он первым не сделает свои дела. В этом доме даже испражняются по расписанию.