Читаем Фламенка полностью

Слез замочили лоб и щеки

Гильемовы. "Сеньор, вы спали

Так долго, что в большой печали

Я был", - он молвил и утер

Глаза салфеткою. Сеньор

Ему в ответ: "Твоих скорбей

Источник - в радости моей".

2190 Впрямь, то, что в горе ты великом,

Напрасно выражать лишь криком.

Рубаху и штаны Гильем

Надел; на беличью затем

Накидку сел он у окна.

По руку правую стена

Той башни. Смотрит, обуваясь,

Он на нее не отрываясь.

Одет изящно: на ногах

Не башмаки, но в сапогах

2200 Любил ходить он остроносых,

Должно быть, из Дуэ привез их.

Не станет шерстяных чулок

Носить, коль не обтянут ног.

Он ахи испускал и охи

И прибавлял при каждом вздохе:

"Держать ее в плену - злой грех.

О, существо прекрасней всех,

Достоинств редких средоточье.

Не дайте умереть, воочью

2210 Узреть вас перед тем не дав!"

Велит нести кафтан. Стремглав

Бежит за ним слуга, в ком толку

Не на одну б хватило пчелку,

Кто деятельней и живей,

Чем ласочка иль муравей.

Принесен таз с водой. Сперва

Гильем умылся; рукава

Затем пришил {101} изящным швом

Иглой серебряной; потом

2220 Накинул плащ из шерсти черной

И оглядел себя - зазорный

Не мог замечен быть изъян

В наряде тех, кто шел из ванн.

Тут входит Пейре Ги как раз:

"Сеньор, дай бог, чтоб всякий час

Дня, доброго уже в начале,

Был добр для вас. Вы рано встали!

А мессу, между тем, поздней

Начнут: быть пожелав на ней,

2230 Опаздывает госпожа".

Гильем ответствует, дрожа:

"Пойдемте лучше прямо в храм

И совершим молитву там,

А после воздухом подышим,

Покуда звона не услышим".

- "Не откажу, - тот молвит, - славный

Сеньор, вам в этом; в мере равной

Во всем, что вам придет на ум".

Гильем хранил в одной из сум

2240 Дорожных новый пояс: в пряжке,

Французской ковки, без натяжки

На марку серебра почти,

Коль на весы ее снести.

На славу пояс был сработан,

Хозяину его дает он.

Тот кланяется куртуазно:

"Сеньор, столь дар несообразно

Богат ваш, помоги мне бог,

Что буду думать, чем бы мог

2250 Вас отблагодарить: роскошен

Подарок, я им огорошен.

Словно гостинец новогодний,

Он всех полней и превосходней:

С массивной пряжкой вещь из кожи

Ирландской стоит здесь дороже

Любых сокровищ; больше им

Доволен я, чем золотым".

Хозяин был отменных правил,

Женитьбой же себя избавил

2260 Удачно он от всех хлопот

О тех, кто у него живет.

Хоть в монастырь они вдвоем

Идут, но каждый о своем

Задумался: ведь у Гильема

Любовь - единственная тема,

А у другого постоянны

Две темы - прибыли и ванны,

И мысль, что гость принять захочет

Хоть завтра их, его уж точит.

2270 Встал на колени, как вошел

Во храм, Гильем и на престол

Апостола Климента {102} строго

И пылко стал молиться богу;

Марию-Деву помогать,

Святого Михаила рать

И всех святых усердно молит,

Три раза Отче наш глаголет,

Затем молитовку - творенье

Отшельника - перечисленье

2280 Семидесяти двух имен

Творца, в каких открылся он

Евреям, римлянам и грекам.

Молитва эта человеком

Руководит, любить творца

Настраивая и сердца

Уча добру. Кто с нею дружит,

От бога милости заслужит;

Для тех немыслим злой конец,

Кто отдает ей пыл сердец,

2290 Иль, записав, у сердца носит.

Гильем молитву произносит

И открывает наугад

Псалтырь, и попадает взгляд

На стих знакомый: Возлюбих {103}:

"Бог знает нужды чад своих",

Шепнув, отводит от страниц

Глаза и опускает ниц.

Затем осматривает храм;

Но он, гадая, где бы там

2300 Сидеть удобно было даме,

Не знал, что помещали в храме

Ее в курятне на запор.

Хозяин молвит: "Эй, сеньор,

Да вы молитв знаток дотошный!

А здесь у нас алтарь роскошный

И редких множество мощей,

Вы, просвещенный книгочей,

Об этом знать должны тем паче".

- "Да, это так, мой друг, иначе,

2310 Меня отрадой не даря,

Пройдет и чтенье псалтыря,

И пенье по молитвослову,

И поучительное слово".

- "О сударь, нет цены вам, право.

Будь мой сеньор такого ж нрава,

Достойный был бы вам уход

Оказан тотчас и почет;

Но ревностью он взят от нас.

Что он ревнив, видать на глаз,

2320 И неизвестно почему,

Ведь в жены существо ему

Досталось всех нежней, прелестней,

Никто не может наравне с ней

Стать ни в поступках, ни в словах.

А он от ревности исчах,

И даже здесь свою красотку

Он гонит за перегородку".

- "Не знает, что творит; едва ль

Чего добьется, но не жаль

2330 Его, пусть так", - сказал Гильем.

И через площадь вслед за тем

Они идут, за город, в сад,

Где, нежным дням и листьям рад,

Выводит соловей рулады.

Гильем прилег, ища прохлады,

Под пышной яблоней в цвету.

Хозяин, видя бледноту

Его, решает, что недуг,

Шла речь о коем, красок вдруг

2340 Его лишил, и бога молит:

Пусть выздроветь ему позволит

И цель осуществить свою.

Гильем внимает соловью,

Молитв хозяина же ухо

Не слышит. Впрямь, лишает слуха

Любовь и делает слепцом

Или немым или глупцом

Того, кто мнит, что в деле смыслит!

Не зрит, не слышит и не мыслит

2350 Гильем; губ не сомкнет, не смежит

Век, рук не вскинет; душу нежит

Свист соловья, пленивший слух,

И вот он слеп, и нем, и глух,

Поскольку то, что нежит души,

Так прочно запирает уши,

Что не возьмет ничто преграду.

Должны, чтоб разделить отраду,

Вернуться чувства вглубь сердец.

Сеньор наш сердце, и отец:

2360 Плени его добро иль зло,

Все чувства, что произошло,

Спешат узнать; чем сплав их туже

Внутри, тем человек снаружи

Беспомощней, как будто разом

Погасли чувства в нем и разум.

А коль добро и зло извне

Перейти на страницу:

Похожие книги

Советские поэты, павшие на Великой Отечественной войне
Советские поэты, павшие на Великой Отечественной войне

Книга представляет собой самое полное из изданных до сих пор собрание стихотворений поэтов, погибших во время Великой Отечественной войны. Она содержит произведения более шестидесяти авторов, при этом многие из них прежде никогда не включались в подобные антологии. Антология объединяет поэтов, погибших в первые дни войны и накануне победы, в ленинградской блокаде и во вражеском застенке. Многие из них не были и не собирались становиться профессиональными поэтами, но и их порой неумелые голоса становятся неотъемлемой частью трагического и яркого хора поколения, почти поголовно уничтоженного войной. В то же время немало участников сборника к началу войны были уже вполне сформировавшимися поэтами и их стихи по праву вошли в золотой фонд советской поэзии 1930-1940-х годов. Перед нами предстает уникальный портрет поколения, спасшего страну и мир. Многие тексты, опубликованные ранее в сборниках и в периодической печати и искаженные по цензурным соображениям, впервые печатаются по достоверным источникам без исправлений и изъятий. Использованы материалы личных архивов. Книга подробно прокомментирована, снабжена биографическими справками о каждом из авторов. Вступительная статья обстоятельно и без идеологической предубежденности анализирует литературные и исторические аспекты поэзии тех, кого объединяет не только смерть в годы войны, но и глубочайшая общность нравственной, жизненной позиции, несмотря на все идейные и биографические различия.

Алексей Крайский , Давид Каневский , Иосиф Ливертовский , Михаил Троицкий , Юрий Инге

Поэзия