Лия́ качает головой.
– Мы просто друзья, – отвечаю я, отчаянно пытаясь скрыть, как эти слова разбивают мне сердце. Ну, или делают что-то менее драматичное.
– Чего?! – выпаливает Стефани. – Серьёзно? А что это у вас было за романтическое зажигание фонариков, которое мы видели? Мы так долго ждали, прежде чем подойти, потому что…
Она несколько раз взмахивает руками, пытаясь жестами объяснить это
– А ещё вы двое общаетесь без слов, – подхватывает Эрик. – И говорите
–
Эрик улыбается, потом целует её в щёку.
Она довольна.
– Ладно, извини, не хотела вас смущать.
– Слишком поздно, детка, – тихонько шутит Эрик.
– Но
Эрик натужно смеётся, потом маскирует смех кашлем.
– Что? – изумляется Лия́. – Такая стадия реально существует?
Эрик качает головой.
– Уверен, она есть только у Стефани.
Стефани наклоняется вперёд.
– Ну, тут вот в чём штука. Такой стадии, конечно, быть не должно. Все мы пукаем. Но несмотря на весь прогресс – ну там феминизм, бодипозитив, вот это всё, – нам ещё расти и расти.
– О нет, – говорю я.
– О да, – выразительно отвечает Стефани. – Сколько мы пукали! А потом экстренная экскурсия в «Диарея-Сити». В ту ночь наша связь стала намного крепче.
Эрик пожимает плечами.
– Всё равно мне кажется, что это была хорошая акция. Всего пять девяносто девять!
Лия́ таращится на них, слегка приоткрыв рот. Когда она видит, что я смотрю на неё, она закрывает рот и краснеет. А потом, к моему удивлению, спрашивает:
– Это сделало вас…
Стефани улыбается.
– Боги, конечно. Всего через несколько недель мы сказали друг другу: «Я люблю тебя».
Эрик кивает и набивает полный рот лапши – воспоминания о «Диарея-Сити» у него остались явно не лучшие.
Стефани же просто
– Ну так что, Лия́, ты уже пукала при Кае, а?
Нет, её только один раз вырвало.
Лия́ опять краснеет.
Мы можем поговорить о чём-то
– Да не боись, она со всеми так себя ведёт. – Эрик смеётся с набитым ртом.
Мне должно стать легче?
– Какие колледжи ты уже присмотрел? – спрашиваю я у Эрика.
И-и-и… трёхочковый! Мой вопрос успешно переводит тему на многообещающее будущее Эрика.
Потом мы приканчиваем еду, и в разговоре наступает закономерная пауза. Стефани снова наклоняется вперёд.
– Мои соболезнования, Лия́. Твоя бабушка была лучше всех. Каждый раз, когда я приходила в магазин с родителями, она мне что-нибудь дарила – конфетку, или пакетик сока, или игрушку. Всегда бесплатно. В детстве я любила ваш магазин больше любого другого!
Лия́ сияет. Наверное, и я тоже. Найнай относилась ко всем покупателям как к родным. Именно у неё я научился обслуживать клиентов. Именно благодаря ей я всегда выкладываю на витрину лучшие товары и не жертвую качеством ради экономии. Несмотря на папино критическое отношение, я очень горд. И это напоминание о том, кому я обязан своими принципами, заставляет меня прямо на месте поклясться, что я забуду о словах отца и буду всегда делать то, что считаю нужным для «Лунных пряников».
Нет. В китайском квартале во всех лавках и магазинах к покупателям относятся как к членам семьи, исключая, может, только «Лунные пряники» – до моего прихода. Не всем же им трудно, верно? А я предпочту, чтобы мной гордились Найнай и наша община, а не отец и Цзяо.
Лия́ смаргивает слёзы.
– Спасибо, Стефани. Это много для меня значит.
Обнявшись и ещё раз поздравив Эрика, мы расходимся.
– Могу проводить тебя домой, – предлагаю я Лия́.
– Э-э…
Точно, она же наврала родителям.
– Могу проводить тебя до твоей улицы, – поправляюсь я.
– Спасибо, буду рада.
Перед выходом мы покупаем десертные напитки – мне с папайей, ей с таро – и следующие несколько минут в основном хлюпаем на ходу.
– Извини за… ну, то, что сказала Стефани, – говорю я как истинный мазохист. Мозг орет: «Да заткнись ты уже», но слова всё равно слетают с губ.
Она вздрагивает и громко отпивает из стакана – и, возможно, впервые в жизни я не могу прочитать выражение её лица.