Фотограф

Мне потребовалась почти минута, чтобы осознать ее слова. И на меня накатило опустошение. Вот почему она пригласила меня на обед. А я-то думала, что ей нравится проводить со мной время.

– Нам нужен гениальный фотограф, способный справится с темными тонами, – продолжала Амелия. – Конечно, я заплачу, сколько скажешь.

Я пыталась себя убедить, что такая просьба должна мне польстить. Ей понравились фотографии, которые я сделала для матери Яна. И настоящие друзья всегда готовы помочь друг другу. То, что Амелия попросила меня об одолжении, необязательно говорит плохо о нашей дружбе.

Но я чувствовала себя глупо. И в тот момент, попытавшись взглянуть на себя со стороны, я увидела няню Натали и фотографа с вечеринки. Не художника. Не ровню.

Когда на следующей неделе подошло время для съемок, я уже преодолела свое уныние и даже смогла получить удовольствие от процесса. Во многом благодаря безраздельному вниманию и восхищению Амелии. Она ходила за мной, как щенок, точно так же как до этого Ян и Паула. Иногда я позволяла Амелии смотреть в видоискатель.

– Как ты это делаешь? – спрашивала она. – Ты не искажаешь пространство, а интерпретируешь его наилучшим образом. Ты гений.

Я замешкалась, когда она спросила, сколько стоит моя работа. Возьми я плату, это бы укрепило наши отношения как клиента и исполнителя. Но и без денег я не могла быть уверена, что она дружит со мной не только потому, что ей нужна моя помощь.

Она платила мне за те вечера, что я сидела с Натали, и это казалось ей нормой, но работу фотографа я считала отдельной категорией. Во-первых, мои услуги стоили дорого, но что-то подсказывало мне, что Амелии не очень понравится, скажи я, что мой гонорар – полторы тысячи долларов в день. Но я не должна занижать цену за свою работу. Значит, все или ничего. И я выбрала «ничего».

В начале февраля Амелия и Фритц уехали на четыре дня в Рим, чтобы встретиться с одним из самых крупных заказчиков, а меня попросили остаться с Натали. Я, конечно, согласилась.

Все эти четыре дня каждое утро я готовила Натали завтрак и провожала ее до школы. Пока шли уроки, я возвращалась к себе и занималась обработкой фотографий. Казалось, что время в моей квартире еле тянется. Мой мозг и даже тело привыкли к пространству и свету в доме Страубов, когда, бросив взгляд за большое окно или стеклянные двери, можно легко было перенестись за пределы стен. В этом доме я чувствовала себя свободной, меня не сдерживали ограничения, а в собственной квартире мне было тесно, и я словно сжималась и уменьшалась.

Амелия говорила, что Натали достаточно взрослая, чтобы оставаться одной на пару часов, но я все равно возвращалась к половине пятого – Натали как раз возвращалась из школы, – а часто и раньше.

Гвен, жившая в цокольном этаже, днем была на работе, так что я могла незаметно проникнуть в ее квартиру. Ведь кто-то должен был за ней приглядывать, потому что были в ее поведении тревожные звоночки. Например, в изножье ее кровати лежало одеяло, свернутое тугим рулоном, – признак того, что Гвен была сильно напряжена и при этом могла сорваться в любой момент.

Иногда я приходила часа в два дня и спала пару часов. Как же мне хорошо спалось в этой квартирке! Она была словно создана для меня. Не реже раза в неделю я повторяла трюк с лужей на полу, а еще время от времени перевешивала одежду Гвен – мне хотелось вывести ее из равновесия.

Эта квартира и будущий ребенок Страубов оказались для меня связанными. Мне казалось, что суррогатная или биологическая мать должна жить именно здесь во время беременности. Почти уверена, что сами Страубы именно так и планировали. Но ведь это не случай Гвен.

Каждый вечер мы с Натали делали уроки, вместе ужинали и выходили на прогулку с Ицхаком. Если уроков было немного, то мы играли в настолки. Перед тем как Натали засыпала, мы болтали о школе и ее друзьях.

– Хейли такая: «Пайпер, помнишь пончики, которыми нас угощали у Мадлен?» И тут же: «Ой, Натали, я забыла, что тебя с нами в тот раз не было». Но ничего она не забыла. Просто хотела, чтобы я узнала, что они проводят время без меня.

Советов я не давала, но, думаю, Натали чувствовала себя лучше уже оттого, что я готова была ее выслушать. Иногда за разговорами мы проводили больше часа. Я и представить себе не могла, насколько значимыми окажутся для меня эти моменты. И как бы я хотела, чтобы так было и дальше.

В третью пятницу февраля я снова должна была сидеть с Натали, только в этот раз на ночевку оставалась Пайпер. Я запомнила ее как девчонку с вечеринки, не умевшую плести косы. Хотя после рассказов Натали о своих подругах я немного беспокоилась, как все пройдет.

Войдя на кухню, я оставила на стойке ноутбук и пакет из магазина – в нем была детская водонепроницаемая камера, подарок Джасперу. И я надеялась, что его кто-нибудь заметит.

Постучав в комнату Натали, я приоткрыла дверь и заглянула.

– Привет, девчонки!

Натали и Пайпер сидели на полу, увлеченные окрашиванием ногтей, и едва отреагировали на мое появление, если не считать легкого взмаха рукой.

– Я буду внизу, – сказала я.