Фотограф

Амелия и Фритц должны были скоро вернуться, но пока я искренне наслаждалась временем с Натали.

– Помнишь Лючию? – Девочка снова села на стул.

– М?

– Она оставляет ребенка.

В горле запершило, и я закашлялась.

– Думаю, ты об этом уже знала. – Натали посмотрела мне в глаза.

– Точно не знала. – Мне пришлось следить за лицом, чтобы не выдать себя.

– Ее парень вернулся. Он решил быть отцом. – Натали изучала меня, как будто ожидая реакции, а я старалась сохранять полунейтральное выражение отстраненности. – Мама с ума сходит из-за ребенка. Это выглядит так жалко.

Вернулся Ицхак и снова улегся у ног Натали.

– Им не нужен ребенок, – сказала она. – У них есть я.

– Ты не ребенок.

Я представляла себе, какой хаос окружает любого малыша и как это отразится на стремлении Амелии к порядку и повлияет на четко очерченные границы ее жизни.

– У них есть настоящая дочь, – настаивала Натали. – Зачем приносить в семью какой-то другой генофонд?

Я пыталась понять, шутит ли она. Но, похоже, говорила серьезно.

– Так и хочется сказать им: вы слишком стары для второго ребенка!

Я взяла ее за руку и сказала:

– Твои родители обожают тебя.

– Они не любят проводить со мной время.

С подъездной дорожки донесся шум машины. Уши Ицхака встрепенулись. Он встал, как будто собирался бежать к входной двери по зову долга, но затем выражение поражения промелькнуло на его морде, и он снова лег.

Я услышала, как открылась и захлопнулась входная дверь, потом шаги. По их звуку я догадалась, что это Фритц.

Он казался задумчивым и очень красивым. Потерев руки, он щелкнул выключателем, и все огни в задней части дома загорелись. Холодный воздух, проникший в дом через открытую дверь, добрался и до кухни. Был последний день марта, но температура все еще держалась ниже нуля.

– Привет, Дельта, – сказал он. – Привет, дочь.

Фритц поцеловал Натали в лоб. Я заметила, что он отрастил бородку.

– Тяжелый день? – спросила я.

– Три штуки баксов за замену долбанной трансмиссии в тачке. – Фритц открыл холодильник, но потом отвернулся от открытой двери, рассеянно оглянувшись, будто забыл, что искал. Сняв бейсболку, он швырнул ее на стойку.

– Ой, сочувствую.

Холодильник пищал, напоминая, что дверца еще открыта.

Фритц снова повернулся к холодильнику и вытащил бутылку эля.

– Лючия решила оставить ребенка. Ты знала?

Я пыталась понять, вспоминает ли он о нашем разговоре?

– Может быть, это временная перемена настроения? – отозвалась я, сидя неподвижно.

Фритц сделал большие глаза.

– Амелия – это катастрофа.

– Согласна, папа, – подала голос Натали, – маме нужно взять себя в руки.

– Именно. – Он изучал бутылку пива, словно решая, как лучше ее открыть.

– Может, ей поговорить с нашим раввином, – предложила девочка.

Фритц открыл ящик стола и достал девяностодевятицентовую открывалку для бутылок – одна из немногих обыденных вещей, которые я заметила в доме Страубов. Ее было не сравнить с моей – из латуни и мрамора. Крышка от бутылки упала на пол, и Фритц не стал ее поднимать.

– Пайпер говорит, что маме нужно духовное руководство.

– Твоя мама не хочет духовного руководства.

Фритц смотрел на задний двор. Казалось, что его внимание привлек какой-то звук. Я заметила, как он сутулится. Бесконечные разговоры с Амелией сказались на его теле. Хотя он был чрезвычайно привлекательным мужчиной, его волосы начали редеть.

– Она сама не знает, чего хочет. – Натали казалась раздраженной тем, что отец отвлекся.

Фритц продолжал рассеянно смотреть на вишневое дерево, мертвую коричневую траву и лиловое небо.

– Мама сломлена, – сказала Натали, повышая голос, чтобы привлечь его внимание. Слова прозвучали так громко, что Фритц крепко зажмурился.

– Духовное руководство может оказаться полезным, – поддержала я девочку и нежно положила свою руку поверх руки Натали, отметив, что они практически одного размера. Кожа на костяшках ее пальцев казалась грубой от сурового холодного воздуха. – Амелия пережила потерю, потому что рассчитывала на ребенка Лючии. Есть люди, которые могут помочь ей справиться.

Фритц тихо рассмеялся, взглянув в мою сторону.

– Я выросла в католической семье, – продолжила я. – И когда у меня были проблемы, то разговаривала со священником в нашей церкви.

Вообще-то, я его почти не знала, и лишь однажды он отвел меня в сторону, чтобы спросить о разводе родителей. В тот день на мне была белая блузка с расклешенными рукавами. Я помню, как мне хотелось, чтобы у меня были ножницы и я могла отрезать рукава и прикрыть ими его рот, чтобы не чувствовать тошнотворный запах его дыхания.

– И не так давно я снова звонила ему, в поисках совета с опекой.

Фритц откашлялся, как будто ожидал продолжения истории, но я замолчала.

Быть верующей было не в моих интересах. Может, однажды, когда у меня будет то, что у Амелии уже было – деньги, семья, любовь, успех, – тогда я смогу позволить себе искать Бога. Но сейчас это был не лучший способ потратить время.