Фотограф

– Я всегда даю человеку сказать все, что он хочет. Потому что конец истории может быть не таким, каким он выстраивается в моей голове, – сухо бросил я. Седьмой заметил сухость. Улыбнулся, почесал грязные волосы и снова закурил.

– И я сделал то, за что не могу себя простить, – глухо произнес он, поднимая на меня глаза. Я удивился, увидев в них слезы. Они текли по его щекам и терялись в спутанной бороде, так и не достигнув пола. – Я убил их. Убил тех, кого любил больше жизни. В тот гребаный вечер я нажрался, как свинья. Хотя нет. Свиньи так не напиваются. Я нажрался, как самое наипаскуднейшее животное. Потом затолкал их в машину и куда-то повез. Вспомнил через много лет, что хотел поговорить с ними у озера. Вода всегда меня отрезвляла и приводила мысли в порядок, но в тот вечер до воды мы так и не доехали. Я орал на них всю дорогу, а они плакали. Потом был визг тормозов, грузовик, летящий на нас, яркий свет и тьма. Блядь… Их не стало из-за того говна, во что я себя превратил. И я настоящее говно, Адриан. Поэтому я не трогаю тех, кто хочет меня избить или оскорбить. Я заслужил это. Я заслужил еще хуже, но смерть, даже самая жуткая, страшная и болезненная, почему-то обходит меня стороной. Эта боль… гребанная боль. Каждый день она терзает меня, понимаешь? Я схожу из-за нее с ума. Но я заслужил её. Я заслужил всю боль мира, если на то пошло. Если ты разобьешь мне сейчас рожу, я не обижусь на тебя. Я буду благодарить тебя и молиться, чтобы твоя жизнь стала лучше, – он выжидающе посмотрел на меня, но я выдержал его взгляд. Не пошевелился, ничего не сказал, даже не пожал плечами. – Да. Такое наказание тоже справедливое, но я закончу свою историю, чтобы ты смог осудить меня по всей строгости. Что дальше? Дальше была депрессия и попытки свести счеты с жизнью, но смерть от меня отмахивалась. Я наглотался таблеток, но меня спасла соседка. Попытался вышибить себе мозги из револьвера, но не получилось. Как? Ножка кресла подломилась, и пуля угодила в потолок. А потом была осечка. Три раза подряд. Три раза подряд пистолет не выстрелил. Я нажрался снова, уснул и в этом горячечном бреду наконец-то понял, что просто так сдохнуть мне не дадут. Я должен заслужить право упокоиться с миром, а я его не заслужил. Путевка в Ад была, но денег на дорогу не было. И я должен был их заработать. Тогда я вышел на своего старого армейского товарища, Ленни Пикитцки. Он выбил для меня путевку в Европу, где разгорелся очередной конфликт, только теперь я ехал не убивать людей, а спасать их. Я поехал по контракту, обычным помощником хирурга. Поехал за искуплением. Черт, это было тяжело. Снова окунуться в ужас войны. Ужас того, что гребанная жажда вернется. И она вернулась. В первый же вечер, когда наш отряд, только покидав вещи в палатки, услышал выстрелы очень близко. Рядом шел бой, и я отчаянно рвался принять в нем участие, но в какой-то момент понял, какой же я уебок. Ты назвал уебком того юношу в метро. Нет, уебком был я. Самым мерзким, безжалостным и жаждущим чужой крови уебком. Чудом мне удалось погасить порыв и не броситься за ребятами. Они, кстати, сочли меня трусом. Так и говорили потом, что я испугался, напустил лужу и спрятался под машиной. А я прятался не от войны, а от жажды. И знаешь, она отступила. Поняла, что сегодня меня не возьмет, и сбежала в темноту. Туда, откуда слышались выстрелы. А я порадовался своей первой победе. Победе без крови и боли. Пусть меня считали трусом, но я им не был. Я выиграл этот бой, но знал и то, что он далеко не последний. Бой продолжился через пятнадцать минут, когда я вылез из-под машины и отправился к хирургу. Только теперь это был бой не за мою жизнь, а за чужую. Из какой-то деревни в другую ехала машина и в ночи попала под обстрел. Почти все погибли, кроме одной девушки. Её привезли к нам, так как наш лагерь был ближе всего к тому месту. Черт… на ней места живого не было. Пули разворотили ей ноги, несколько попали в грудь, но она еще каким-то чудом держалась за жизнь. Груда искореженного мяса, а не человек. Она умудрялась улыбаться и благодарить врачей. Тогда я снова блевал. Блевал потому, что она была похожа на ту. Первую. Только теперь её убил не я, а кто-то другой. И она была не солдатом, как та, а обычным человеком, который ехал в другую деревню на гребаном грузовике. Прости, что так сухо и однобоко. Мне тяжело это вспоминать, но я должен… нет, хочу тебе все рассказать. Хотя бы кому-нибудь. Я столько лет держал это внутри, что отупел от боли.

– Продолжай, – кивнул я. Он всхлипнул, благодарно улыбнулся и взял еще одну сигарету. Я тоже потянулся за пачкой. Мои руки тоже дрожали, как и его.