Fourth Screem

Проанализировав жизнь и религиозные принципы ессеев по свиткам Мерт­во­го моря, Макс Даймонт, как и его коллеги, пришел к выводу, что Иисус, будучи величайшим пропагандистом "христианства", никак не был его зачи­на­телем. При этом утверждении, слово "христианство" историк берет в кавычки, что усиливает во мне подозрение относительно того, было ли оно уже при жизни Иисуса. Скорее всего, нет. Было ессейство, отшель­ни­ческую отчужденность которого честолюбивый Иисус решил трансфор­ми­­ро­вать в жизненно активное духовное движение всей нации. И этот иису­­сов­с­кий вариант ессейства лишь после смерти своего вдох­но­венного вождя стал называться христианством.

Существует мнение, что в злополучный день, накануне казни, приехав в Иерусалим, он впервые собирался всенародно провозгласить себя Месси­ей, (т. е. по-гречески Христом). Если даже допустить, что о его намерении уже знала малая группа его ближайших учеников, то и тогда – о каком хри­сти­ан­­стве кто мог знать, думать или предвидеть! К тому же, изъясня­лись евреи, надо полагать, на своем языке, и очень сомни­тельно, чтобы слово маши­ах они немедленно перевели на греческий – на язык ненавистно­го им народа. Сейчас много пишут о взаимовлияниях эллинской и иудейс­кой культур, но на уровне мирской суеты греки и ев­реи, находясь вместе под римской пя­той, враждовали, и греки не раз устра­и­вали погромы в еврей­ских кварта­лах Александрии и Рима.

"Со смертью Христа, – заключает Даймонт, – христианство казалось обреченным. Его спасла еврейская доктрина воскресения". Это бесспорно, но в несколько иной редак­ции: со смертью Иисуса дело его жизни не толь­ко казалось, но и было обреченным на забвение, подобно той секте, из ко­то­рой оно произросло. Честь превращения Иисуса Ессея в Иису­са Христа, а ессейства в христианство с помощью еврейской доктрины воскре­сения при­над­лежит другому еврею, а именно: Саулу.

В самом деле, из трех, наиболее известных сект того времени (фари­се­ев, саддукеев и ессеев), только секта саддукеев не верила в идею бес­смер­­тия души и воскресения из мертвых, что, очевидно, и придавало ей наибо­лее светский, эллинистический характер. Распространенная, в основ­ном, сре­ди зажиточной и образованной прослойки населения, она, хотя и выдви­ну­ла из своей среды ряд первосвященников и чле­нов Си­нед­риона, была, вместе с тем, и непонятной, и чуждой широким массам еврейства. Не слу­чай­но, саддукеи вызывают в проповедях евангелистского Иисуса почти столь­­ко же гнева, сколько и фарисеи.

Павел

Итак, кто же такой Саул, ставший "первопрестольным апостолом" хри­стианства" и "учителем вселенной"?

Родившись в небольшом малоазиатском городке Тарсе, Саул происхо­дил из колена Вениамина и наследственно получил римское гражданство, что позволило ему в дальнейшем изменить имя, данное ему в часть царя Саула, на римское Павел (у православных – Савл), которое он и обессмер­тил в ка­честве осново­положника христианства. Многие факты его биогра­фии изве­стны по новозаветным Деяниям Апостолов и по его собственным громокипя­щим речам, вошедшим в Новый Завет в жанре посланий.

Он получил хорошее римское образование, но был воспитан в строгой фарисейской традиции и учился, по сообщению Сергея Аверинцева, "в Иеру­са­ли­ме у известного рабби Гамалиила Старшего". Прекрасно зная То­ру и еврейский Закон, он мог сделать блестящую карьеру на этом попри­ще, но был долгое время не у дел, а потом, в поисках прокормления, за­нял­ся изго­товлением палаток.

"Живи Павел сегодня, он бы, пожалуй, кончил свои дни в психиатри­че­ской лечебнице, – пишет Даймонт. – Всю свою жизнь он был одержимым всепоглощающим чувством собственной греховности и вины. Это чувство преследовало его беспощадно. Ранние изображения Павла в Новом за­ве­те... рисуют нам малопривлекательную внешность. Эрнест Ренан хара­к­­теризует его как "отвратительного маленько­го еврея". Павел был малень­ко­го роста, кривоног, слеп на один глаз, и тело его, по всей видимости, было искривлено. Он был под­вер­жен периоди­ческим присту­пам малярии. У него были повторяющиеся гал­люцинации и, по мне­нию не­ко­торых уче­ных, эпи­лептические припадки".

Великому Рембрандту, находившемуся на четыре почти века ближе нас к нему, этот ужасающе мизерный и болезненный облик был либо не извес­тен, либо он скрыл его. Да так, что на его фоне любое приукраши­ва­ние действитель­ности соцреалистами кажется детским лепетом. С портре­та Пав­ла, создан­ного гениальным реалистом Ренессанса, на нас гля­дит круп­ный, широкоте­лый, величественный старец, в усталой, но дина­мически му­жест­вен­ной позе которого сосре­дото­чены вся мудрость и все за­боты мира.

Таким он и вошел в сознание верующих христиан. "Скалой веры" – для Мартина Лютера. Но человеком, "суеверие которого сравнимо разве что с его хитростью" – для Фридриха Ницше.