Fourth Screem

Разница лишь в том, что Израиль сегодня независим, а тогдашняя Иудея про­зябала под пятой оккупации народов более сильных и в военном отношении, и в хозяйственном, и в общекультурном. При относительной самостоятельности прав­ления, первос­вя­­­щенники и цари наши все же назна­чались хозяевами, и потому они, по воле рока, огляды­вались на сво­их господ боль­ше, чем на свой народ. Ну и, конечно, как я уже сказал, не все правители (чужие и свои) отличались цивилизо­ван­ным нравом и не все терпимо относились к на­шим религиозным "чуда­чествам", тра­гические последствия которых нам сегод­няшним известны, а нас тог­дашних – все еще ожидавшие.

Династия Маккавеев

В ряду завоевателей-негодяев в эпоху Греческого господства следует назвать царя Антиоха IV (Антиоха Эпифана), отличавшегося презрительным отношением к еврейским религиоз­ным обрядам и ценностям. В 170 г. до н.э. завоевав Иерусалим, не без поддержки евреев-элли­нис­тов, объединенных первосвященником Менелаем (да, в эту пору у нас появи­лись и гре­ческие имена), он ограбил храм, заклал там сви­­нью, потребовал обяза­тель­ного поклонения гречес­ким богам и ежедневного при­­­ношения в жертву сви­ней, запре­тил обряд обрезания. Часть страны подчини­лась этим повелениям, кто доброволь­но, как сообщает Флавий, кто под страхом жестоких наказаний.

"Однако наиболее выдающиеся и благородные из иудеев не обращали внима­ния на царя, ставя исполнение издревле установленных обычаев выше наказания... Их бичевали, терзали и затем живьем пригвождали к крестам; женщин же и детей, которые были наперекор царскому велению обрезаны, подвергали казни через уду­шение и вешали затем тела их на шею пригвожденным к крестам мужьям и роди­те­­лям. Если же у кого-либо находили книгу со священными законами, то она унич­то­жалась, и всякий, у которого таковая была найдена, должен был умирать жалкою смертью" ("ИД", кн. 12, гл. 5).

В этих экстремально жестоких условиях вспыхивает, естественно, мя­теж, переросший во всенародную священную войну, известную в истории как восстание Маккавеев.

Однажды в иудейской деревне Модии царский военачальник Апеллес, желая принудить население к принесению в жертву свиньи, потребовал, что­­бы пример подал священник Маттафий, занимавший в селении видное общест­венное положение. Тот наотрез отказался и сказал, что "он со свои­ми сыно­вь­ями никогда не решится изменить древнему благочестию, хотя бы все остальные народы и повиновались". В этот момент кто-то из селян принес требуемую жертву. Тогда старик Маттафий пронзил его мечом, и с помощью подоспевших на помощь сыно­вей – еще нескольких греческих солдат и самого Апеллеса.

Сразу же к мятежной семье Маккавеев (у Маттафия было пятеро сы­но­­­вей) примкнула значительная часть населения, и они стали одерживать победу за победой над греческими гарнизонами, причем с самого начала перебили всех своих соплеменников, "кто навлекал на себя грех жертво­при­ношениями греческим богам", а также подвергли "обрезанию всех еще не обрезанных мальчиков" (Там же).

Победа за победой – и вскорости Макка­веи захватили власть в стра­не. После смерти Маттафия, спустя всего лишь год после начала мятежа, его сын Иуда Макка­вей возглавил народ уже в качестве первосвященника (должности царя после возвращения из плена Иудея еще не имела, лишь правнук Маттафия, Аристобул самовольно назовет себя ца­рем). Власть Иуды тоже началась с того, что он "перебил всех тех едино­пле­­мен­ни­ков своих, которые переступили издревле установленные законы, и очи­стил страну от всякого осквернения" (Там же).

Как видим, работы по борьбе со своими же согражданами было у Мак­кавеев тоже немало, хватило на пару поколений, и обращались они со свои­ми "внутренними врагами" не более гуманно, чем с внешними, что до­полнительно подчеркивает идеологический характер и восстания, и продол­женного ими правле­ния. То, чему другие народы могли под­чи­ниться без особого сопро­тив­ления, не проходило безболезненно у нашего народа. Для евреев, носителей идеалов мощного вероучения, срос­ших­ся с этими идеала­ми, их попрание было равносильно смерти. Поэтому и свинья, и отказ от обрезания воспри­ни­­мались не как мелочи ритуальной формалистики, а как измена нацио­наль­ному достоинству и человеческому благо­честию.

Хорошо это или плохо, но в восстании Маккавеев трудно не заметить одно важное обстоятельство. Не­смотря на стихийную форму его возникно­ве­ния (непроизвольная реакция на оскор­б­ление), оно свободно от черт об­ре­ченного на поражение без­рассудного патриотизма. Есть все основания предположить, что свя­щенник Маттафия, будучи образованным человеком и незаурядным об­ще­ственным деятелем, готовил­ся к борьбе задолго до проявленной вспыш­ки. Его надежда на успех могла быть мотивированной основательным по­нима­нием исторической обстановки.