Fourth Screem

Можно привести примеры конфликтов евреев с евреями, за улажива­ни­ем которых они также шли к императорам, хотя нелепость этих внутрен­них схваток едва ли уступала их остроте. Например, царь Агриппа II воз­вел до­полнительный этаж в своем замке, чтобы иметь возможность на­б­лю­дать за тем, что происходит в храме. Возмущенные священники возве­ли, в ответ, дополнительную стену на западной галерее храма, что возмути­ло, в свою очередь, Агриппу.

Ясно, что все эти вещи, отражая напряженную политическую борьбу на еврейском престоле, не могли не раздражать Рим и его чиновников, ко­торые не упускали случая, чтобы при малейшей возможности ни пролить эту разд­ра­жен­ность на непокорный и шумный народ. Так что одно цепля­лось за дру­гое, пока цепочка не прервалась взрывом.

Впрочем, момент взрыва в Иудейской войне не так легко назвать, как это было при восстании Маккавеев. Ко времени появления прокуратора Фло­­ра в различных точках страны война уже, в сущности, шла.

Ожесточение Флора разгорается с особенной силой после того, как евреи пожаловались на него властителю края (сирий­ского) Цестию Галлу, прося "сжалиться над изнемогающей нацией и освобо­дить ее от Флора, губителя страны". Начну чуть издалека.

Одна синагога в Кесареи стояла на земле, принад­лежавшей греку. Ев­реи хотели выкупить у него землю, но он не только не согласился на про­да­жу, а начал застраивать это место мастерскими, оставляя для синагоги тес­ный проход. Еврейская молодежь тайными вылазками начала мешать стро­и­тельству. Вмешался Флор, запретив эти незаконные действия. Тогда бога­тые евреи подкупили его "восемью талантами для того, чтобы он своей вла­стью приостановил дальнейшую постройку". Он пообещал, но ничего не сде­лал, точно "за полученные деньги продал иудеям право употреблять на­си­лие". На следующий день, в субботу, у дверей синагоги над еврейскими обычаями надругался один из эллинов. Завязалась драка. Двенадцать вли­я­­тельных иудеев отправились к Флору с жалобой. Он приказал бросить их в темницу, чем возмутил уже и евреев Иерусалима.

Чтобы еще больше подлить масла в огонь, он взял из казны храма "сем­над­цать талантов под тем предлогом, что император нуждается в них". Тут уж весь народ пришел в негодование. Люди "с громкими воплями" уст­ремились в храм, взывая к имени императора освободить их от тирании Флора, а наиболее возбужденные не пре­ми­­нули открыто хулить Флора. Тогда вконец разгневанный прокуратор устроил судилище на площади и, когда "первосвященники и другие высокопоставленные лица" начали про­сить о пощаде, ссылаясь на молодость горячих голов, дерзнувших оскор­бить его, он потребовал выдачи хулителей. Не получив удовлетворения, он приказал войску разграбить "верхний рынок и убить всех, которые только попадутся им в руки".

Получив такой приказ, солдаты постарались сверх меры. "Общее чис­ло погибших в тот день вместе с женщинами и детьми... достиг­ло около 3600. В этот же день Флор отважился и на то, чего не позволял себе ни один из его предшественников: приказал бичевать и распять даже тех евре­ев, кото­рые носили по­четное римское звание "всаднического сословия" (Там же).

В добавление к этим несчастьям, подкупленный кесарийскими эллина­ми секретарь Нерона, Берилл, сделал так, что император признал их, а не евреев, хозяевами города.

Вот, собственно, события, послужившие непосредственным поводом к войне, ужасные последствия которой, конечно же, вряд ли с ними сопоста­вимы, несмотря на всю их оскорбительную для народа силу.

Последним, кто пытался удержать мятежную часть маленького народа от вой­ны с непобедимым гигантом, был царь Агриппа II. Узнав о бесчинст­вах Фло­ра, он собрал народ перед дворцом и про­из­нес речь, направленную на усмирение страстей и содержавшую доводы, доста­точные для того, что­бы понять, что сколь ни тяжелы условия жизни под Римом, война с ним – не что иное, как самоубийство.

Иосиф Флавий приводит речь царя целиком во второй книге "ИВ" (гл. 16). Ниже я процитирую отдельные выдержки из нее в сокращенной редак­ции. В самом начале царь сказал:

"Если б я знал, что вы все без исключе­ния настаиваете на войне, я бы не выступил теперь перед вами, ибо всякое слово о том, что следовало бы делать, бесполезно, когда гибельное решение принято заранее единогласно. Но так как войны домогается одна лишь пар­тия, подстрекаемая отчасти страстностью молодежи, не изведавшей еще на опыте бедствий войны, отча­сти неразумной надеждой на свободу, отчасти личной корыстью и расче­том, что когда все пойдет вверх дном, они суме­ют эксплуатировать слабых, то я счел своим долгом сказать, дабы люди разум­ные и добрые не постра­дали из-за немногих безрассудных".