Fourth Screem

Непонятно только, как это событие, случившееся в субботу, считается еврейским "полупраздником" (Я. Л. Черток) как день очищения Иеру­са­ли­ма от римлян. Этого я не понимаю и вряд ли когда-нибудь пойму, посколь­ку этот день обозначил, по моим поня­тиям, начало пер­вого в истории холо­коста, устроенного моими соотечест­вен­никами самим себе.

Вслед за этим событием в Кесареи было вырезано все еврейское насе­ле­ние и началась резня евреев во многих других римских провинциях. Ес­тественно, что иудейские вооруженные отряды пошли теперь войной на за­щиту своих соплеменников в соседних провинциях и начали вырезать окре­стное население. Началась цепная реакция неостановимой кро­вавой мести. "Города были переполнены непогребенными трупами, стар­цы валялись распростертыми возле бессловесных детей, тела умерщвленных женщин оставлялись обнаженными, с непокрытыми срамными частями. Вся провин­ция была полна ужасов" ("ИВ", кн. 2, гл. 18).

В некоторых селениях, как, например, в Скифополе, иудейские отря­ды наталкивались на сопротивление своих же евреев, и начиналась резня евре­ев евреями.

В это время в самой Иудее все более обострялась вражда между сто­ро­н­никами мира и мятежниками. Поскольку среди последних было больше молодых и отчаянных смельчаков, то они, по существу, держали власть над страной: "народ был охраняем мятежниками". Каким-то образом ста­рей­ши­ны Иерусалима решили впустить в город войска наместника Сирии (в сос­тав ко­торой входила Иудея) Цестия, но их намерения были разоб­лачены, и они были казнены как изменники.

Однако все это были только "цветочки", только завязка войны. Рим все еще надеялся, что пожар удастся погасить местными силами. На это же на­де­ялась и, по крайней мере, половина Иудеи, постоянно испытывая на себе террористические повадки вождей восстания.

Этим надеждам не суждено было сбыться. Император Нерон, узнав о событиях в Иудее, послал на ее усмирение одного из лучших своих вояк ­– пол­ководца Веспасиана. Уже в первом бою с ним "десять тысяч иудеев... легли мерт­выми на поле сражения" ("ИВ", кн. 3, гл. 2). Это не означало, однако, что войне пришел конец и восставшие утихомирились. Приход армий Веспаси­ана придал вос­станию лишь большее воодушевление. На всем пути продви­жения его войск к Иерусалиму он встречал отчаянное сопротив­ле­ние лю­дей, намно­го слабее вооруженных (у евреев совсем не было конни­цы, нап­ри­мер), гораздо менее опытных и лишенных стро­гой армейской дисцип­ли­ны. Они часто уст­раивали неожиданные засады и успеш­ные набе­ги. Так что ни одно селение не далось ему без боя и боль­ших потерь.

Но чем больше мужества проявляли мы с врагом, тем более ожесточа­лись и друг против друга. "Тогда в каждом городе начались волнения и меж­доусобицы. Едва только эти люди вздохнули свободно от ига римлян, как они уже подымали оружие друг против друга... В первое время борь­ба возгоралась между семействами, еще раньше жившими не в ладу между со­бою; но вскоре распадались и дружественные между собою фамилии; каж­дый присоединялся к своим единомышленникам, и в короткое время они огромными партиями стояли друг против друга." ("ИВ", кн. 4, гл. 3).

Две партии – это, с одной стороны, государственные чиновники и простой, нейтрально настроенный люд, а с другой – зелоты (в буквальном переводе, соревнующиеся в бла­гочестии).

"Испробовав свои силы на кражах и грабежах, они скоро перешли к убийствам; убивали же они не ночью или тайно и не простых людей, а открыто среди белого дня и начали с высокопоставленных. Первого они схватили в плен Антипа – человека царского происхождения, одного из мо­гущественных в городе, которому даже доверялась государственная каз­на; за ним Леви, также знатного мужа, и Софу, сына Рагуела – оба они также были царской крови; а затем – всех вообще, пользовавшихся высоким поло­жением в стране. Страшная паника охватила весь народ, и, точно город был уже завоеван неприятелем, каждый думал только о собственной безо­пас­но­сти" (Там же).

Боясь, что арестованные могут быть освобождены влиятельны­ми род­ственниками и возмутившимся народом, вожди "порешили извести их сов­сем и предназначили для этой цели самого услужливого из своей среды палача, некоего Иоанна... Последний отправился в тюрьму с десятью воо­ру­женны­ми, которые помогли ему умертвить пленных. Для оправдания этого ужас­ного преступления они выдумали неудачный повод, будто зак­люченные вели пе­реговоры с римлянами относительно сдачи города, а они, убийцы, устрани­ли только изменников народной свободы" (Там же).

Я допускаю даже, что "измена" могла быть на самом деле, ибо далеко не все, как уже го­ворилось, были охвачены жаждой войны. Однако рево­лю­­ционный террор – все равно террор и, будучи беззаконным, всегда сры­ва­ет­ся и на головы не­ви­­новных. Видимо, поэтому он и не пользуется нико­г­да всеобщей поддержкой.