Fourth Screem

Однако зелоты сочли остановку в войне за слабость врага и этим лишь подкрепили свои иллюзии на победу. Даже уже в осажденном Титом Иеру­са­лиме, когда никаких сомнений в пора­же­нии не оста­лось, они про­должали держать народ мертвой хваткой, стараясь затащить его в могилу вместе с собой. Иначе не объяснить их сумасбродное сопротивление и от­каз от пере­мирия, неоднократ­но предлагаемого Титом?

"Люди тысячами умирали от голода и эпидемий. Выход из города был запрещен под страхом смертной казни. Зелоты держали город такой же мер­­­твой хваткой изнутри, как римляне снаружи. Подозреваемых в принад­лежности к партии мира сбрасывали со стен города в пропасть". Эти слова принадлежат не Флавию, а Даймонту, который, как я уже сказал, высоко оце­нивает героизм иудеев, ибо для их подавления Риму понадобились са­мые отбор­ные полки и более трех лет сражений.

Описание Флавием жизни в осажденной столице невозможно читать без содрогания. Именно над этими страницами у меня, вместе с острой болью, прорвалась мысль о холокосте, который мы сами себе устроили. В устах древнего ис­то­­рика, с этим словом незнакомого, – это был "мятеж в мятеже, который, по­добно взбесившемуся зверю, за отсутствием питания извне, начинает разди­рать свое собственное тело" ("ИВ", кн. 5, гл. 1).

Город был разделен на три враждебных лагеря, во главе которых сто­я­ли Элеазар, Иоанн и Симон. И все трое не переставали воевать между со­бой за господ­ство над храмом. Люди, приходившие в храм, "падали жер­т­ва­ми царившей междоусобицы, ибо стрелы силой машин долетали до жер­твен­ника и храма и попадали в священников и жертвоприносителей... Тела ту­зем­цев и чужих священников (евреев из других городов – Л.Л.) и ле­витов лежали, смешав­шись между собою, и кровь от этих различных тру­пов обра­зо­вала в преде­лах святилища настоящее озеро".

Стремясь ослабить друг друга, эти три лидера зелотов, при нападении друг на друга сжигали здания, находившиеся на территории противника, "на­­полненные зерном и другими припасами", "точно они нарочно, в угоду римлянам, хотели уничтожить все, что город приготовил для осады, и умер­твить жизненный нерв собственного могущества. Последствием было то, что все вокруг храма было сожжено, что в самом городе образовалось пустын­ное место, вполне пригодное для поля битвы между воюющими пар­ти­ями, и что весь хлеб, которого хватило бы для осажденных на многие го­ды, за не­большим исключением, был истреблен огнем" (Там же).

В примечании к этому месту Я. Л. Черток добавляет, что об уничто­же­нии хлеб­­ных запасов рассказывают также историк Тацит и талмудиче­ские ис­точники: Гиттин и Мидраш.

"В то время, когда город со всех сторон громили его внутренние враги и ютившийся в нем всякий сброд, все население его, как одно огромное те­ло, терзалось в сознании своей беспомощности. Старики и женщины, при­ве­­денные в отчаяние бедствиями города, молились за римлян и нетерпе­ли­во ожидали войны извне, чтобы избавиться от потрясений внутри. Гражда­не, объятые паническим страхом и совершенно растерявшись, не имели ни вре­мени, ни возможности подумать о возврате; не было также надежды ни на мир, ни на особенно желанное бегство. Ибо все было занято стражами, и как ни враждовали между собой главари... во всем остальном, но мирно расположенных людей или заподозренных в желании бежать к римлянам они убивали, как общих врагов; их солидарность только и проявлялась в умерщвлении тех, которые заслуживали быть пощаженными. День и ночь беспрерывно слышались громкие крики сражавшихся, но еще печальнее было тихое стенание плачущих!" (Там же).

В какое-то время в город просочились слухи, что Тит разрешает пере­беж­­чикам селиться в любой местности страны. В этой связи, несмотря на уг­ро­зы казни, бегство из города стало едва ли не массовым. Люди прода­вали за бесценок свое имущество, а вырученные на них монеты прог­ла­тывали с тем, чтобы по другую сторону границы иметь на что жить. Ко­гда об этом узнали римские солдаты, они стали распарывать беглецам животы. Флавий настаивает, что, узнав об этом, Тит возмутился и только потому не казнил убийц, что их было слишком много. Я в это слабо верю, поскольку следы идеализации Тита в "ИВ" настолько очевидны, что порой выглядят навязчи­выми.

Вместе с тем, Флавий не скрывает, что какое-то время Тит отрубал руки перебеж­чикам и даже прибегал к казни распятием. Но тоже объясня­ет это тем, что под видом перебежчиков в лагерь римлян проникали часто диверсионные группы зелотов, нанося большие потери армии.

Как бы ни относиться к личности римского полководца, факты распа­рывания животов, распятий и отрубание рук – не выдумка, а реальные ве­щи, которые приостановили начавшееся было движение "в пользу перехода к римлянам". Однако больший страх нагоняли зелоты, ужесточив свои расправы с каждым, малейше за­подозренным.