Франция в начале XVII века (1610–1620 гг.)

Политический вес среднего чиновничества был значительным, поскольку его члены были командирами во всем местном провинциальном королевском аппарате и проводниками воли правительства на местах. Однако этот политический вес обусловливался Главным образом тесной связью местного среднего чиновничества с провинциальными парламентами, т. е. с настоящими хозяевами в провинциях.[168]

Высшее чиновничество состояло из членов так называемых «верховных судов» (cours souveraines), в число которых входили как столичные, так и провинциальные парламенты, счетные палаты, палаты косвенных сборов, казначейство. Финансовое ведомство было менее замкнуто, имело в своем составе многих откупщиков, и термином «grande robe» означались по преимуществу высшие судебные корпорации, а также аппарат Королевского совета. В политическом отношении между последним и парламентами, особенно Парижским, существовал немалый разрыв, однако в классовом отношении члены их составляли одну группу.

Огромный политический вес высшего чиновничества заставляет обратить на него особое внимание.

Высшее чиновничество к концу XVI в. превратилось, особенно в Париже и в крупнейших городах, в замкнутую касту. Будучи уже давно дворянским по своим должностям, оно в течение XVI в. прочно одворянилось благодаря земле и полностью оторвалось в экономическом плане от буржуазии, образовав новую группировку внутри господствующего дворянского класса.

Весь высший бюрократический аппарат французской монархии XVI — начала XVII вв. был заполнен представителями чиновного дворянства. В период правления Генриха IV и Королевский совет оказался состоящим исключительно из советников «в мантиях» (de robe longue). Государственные секретари, являвшиеся в течение XVI в. лишь исполнителями, превратились в начале XVII в. в нечто вроде министров и отчасти разделили между собой различные функции центрального управления. Все послы при иностранных государствах тоже принадлежали к чиновному дворянству, т. е. и дипломатический корпус составлял его монополию. Многие важнейшие и прибыльнейшие церковные должности попали в его же руки, равно как и некоторые придворные и военные должности. Следует еще подчеркнуть, что высшее чиновничество юридически не входило в третье сословие и в Генеральных штатах не участвовало. В пору своего возвышения в XVI в. оно образовывало особое (исчезнувшее затем в XVII в.) «четвертое сословие». В пору же своего могущества, с начала XVII в., оно ставило себя — как эманацию государственной власти — выше всех сословий. Палата третьего сословия на Генеральных штатах 1614 г. фактически была заполнена представителями среднего провинциального чиновничества, а не верхов сословия и не буржуазии.

Политическая роль парламентов (Парижского и провинциальных) была огромна. Они являлись наиболее надежными и лояльными орудиями королевской власти в деле консолидации централизованного государства. Они возглавляли мощный аппарат принуждения абсолютной монархии в эпоху обострения классовых противоречий и ожесточенной классовой борьбы и междоусобиц. В феодально-абсолютистской Франции начала XVII в. заполненные чиновным дворянством парламенты представляли собой органы дворянского государства, охранявшие его устои и направлявшие острие его господства против всего зависимого и эксплуатируемого населения. Вместе с армией и церковью они обеспечивали классовую диктатуру дворянства.

Однако парламенты, особенно Парижский, претендовали на определенный контроль над королевской властью и осуществляли его при помощи права регистрации указов[169] и права ремонстраций,[170] которые они присвоили себе в начале XVI в.,[171] в золотую пору своего могущества в провинциях. Упорное осуществление этих прав парламентами фактически привело к тому, что в начале XVII в. французский король не мог без их разрешения провести взимание нового налога или увеличение старого, т. е. не мог бесконтрольно взимать налоги с населения.[172] Правда, он мог лично явиться в Парижский парламент и в присутствии главы государства на заседании lit de justice решения диктовались королем. Но реально король должен был всегда считаться с мнением парламентов по всем существенным вопросам. Трения между ним и парламентами были неизбежны, но они не разрывали союза королевской власти с верхами чиновничества, а лишь временно ослабляли его. Если Генриху IV и удавалось часто сламывать сопротивление своих «верховных судов», то иногда и он оказывался вынужденным пойти на уступки, как, например, в вопросе о фискальных эдиктах 1609 г.

Таким образом, единственный контроль над действиями абсолютного монарха осуществлялся парламентами. Уже одно это обстоятельство демонстрирует масштаб политического веса верхов чиновного дворянства Франции в изучаемый период и ярко подчеркивает его классовую природу.