Франция в начале XVII века (1610–1620 гг.)

Эти тревожные сигналы не могли не беспокоить правительство. Оно попробовало успокоить родовитое дворянство, пойдя навстречу его самым настойчивым пожеланиям. Воспользовавшись тем, что в 1611 г. истек срок откупа на полетту, Вильруа попытался изменить условия для нового откупа, стремясь удовлетворить одновременно и дворян и чиновников. Он надеялся умилостивить чиновников включением в полетту тех важных должностей, на которые она раньше не распространялась (должности президентов счетных палат и палат косвенных сборов, а также главных судей президиальных судов), а также отменой «оговорки о 40 днях» при передаче должности сыну или зятю, что полностью укореняло наследственность. Но зато он ограничил все другие случаи передач и продаж должностей, и эта мера должна была передать в руки правительства много должностей, которые можно было раздать дворянам за умеренную плату. Таким компромиссом правительство надеялось успокоить дворян, не потеряв одновременно поддержки робы. Но надежды Вильруа не оправдались. Чиновничество не желало поступаться ничем. Откуп на полетту был сдан на прежних условиях. Дворянство не только ничего не получило, но и убедилось, что для достижения своих целей ему нужны другие средства. Программа феодальной аристократии обещала ему борьбу за его интересы, чем и объясняется все увеличивающаяся мобильность родовитого дворянства и его концентрация вокруг грандов. Этот процесс значительно изменил соотношение сил уже к концу 1612 г.

Блестящий прием, «какого не делалось раньше ни для одного из губернаторов», устроенный графу Суассону в его новом губернаторстве в Нормандии, внушил ему тогда же дерзкую надежду на получение Кильбёфа, города, который благодаря своему особому расположению в низовьях Сены являлся господином всей торговли между Парижем и Гавром.[258] Обладание этим важным пунктом обеспечивало владычество над Нормандией, одной из самых важных и богатых провинций Франции и «кормилицей» Парижа. Кроме того, оно приближало графа Суассона к Англии и Голландии, откуда он рассчитывал получить военную помощь.[259] В 1611 г. королеве удалось отклонить его требование без особого труда, но через год это оказалось невозможным.

К сожалению, подробная аргументация Вильруа, оправдывавшая отдачу Кильбёфа Суассону в конце 1612 г., осталась мне не известной.[260] Ясно одно: министр, проводивший более двух лет политику постоянных отказов грандам в их требованиях городов и крепостей, считал, что «в настоящее время является менее рискованным и опасным вознаградить и обязать графа, чем отказать ему». Больше всего Вильруа боялся возникновения гражданской войны, потому что тогда «пришлось бы прибегнуть к новым налогам, что имело бы следствием полное разорение народа».[261] «Полное разорение народа» означало неминуемые народные восстания, которых следовало во что бы то ни стало избежать.

Для понимания политики правительства следует учесть обострение «гугенотской опасности». Роган выступил почти одновременно с графом Суассоном, и этим обстоятельством следует объяснить временные успехи обоих. Провал Сомюрской конференции вызвал сильное недовольство сначала среди депутатов, а затем и в провинциях. Поведение Бульона дискредитировало его в глазах гугенотских дворян, взоры которых обращались теперь к его сопернику — герцогу Рогану, которому, как и всем грандам, для осуществления своих целей нужен был свой город, своя крепость. Между тем губернаторство в Сен-Жан-д'Анжели, закрывавшем подступы к Ларошели и господствовавшем над прилегающими провинциями, не давало Рогану полного господства: в этом важном пункте его власть была ограничена не только генеральным наместником, но и мэром, у которого хранились городские ключи. Поэтому хитростью уехав из Парижа (королева стремилась не выпускать его из столицы), Роган добился выбора угодного ему мэра и выставил из города королевского наместника. Этот успех должен был значительно увеличить его влияние на гугенотское дворянство соседних провинций. Поэтому он счел, что ослушание королевским приказам для него менее опасно, чем повиновение им.[262] В свою очередь правительство не рискнуло идти на столкновение с Роганом при создавшейся обстановке: принцы крови не преминули бы использовать гугенотскую оппозицию в своих целях. Королева признала герцога хозяином города.[263]