Франция в начале XVII века (1610–1620 гг.)

Перед своим отъездом Бульон заявил королеве, что гранды намерены собраться в Мезьере (Шампань), чтобы обсудить меры, необходимые для срочного исправления «беспорядка в управлении государством». Кроме того, он изложил причины отъезда Конде и его жалобы. В Королевском совете было решено немедленно отправить к принцу, в его поместье в Берри, герцога Вантадура и государственного советника Буассиза с просьбой вернуться ко двору.[309] Данная им инструкция информирует нас как о существе жалоб Конде, так и о линии поведения, принятой правительством. Конде объяснял свой отъезд прежде всего тем, что его не допускают к государственным делам, не предоставляют ему должной доли в милостях и благодеяниях короля и выказывают ему внешнюю холодность. Все эти жалобы были, разумеется, обоснованы. К управлению его действительно не допускали и во многих его просьбах за друзей и креатур ему отказывали.[310] Но королева (т. е. Вильруа) заняла по отношению к принцу с самого начала переговоров позу изумления перед несправедливостью подобных упреков. Она их категорически опровергала и приводила в подтверждение многие факты, действительно имевшие место. Таким образом, часть выставлялась за целое, и жалобы Конде не оставались без ответа. Но правительство поспешило вырвать из его рук инициативу в очень важном деле: в созыве Генеральных штатов. Конде уже не раз высказывал в частном порядке такое требование, и полная уверенность, что он не преминет в агитационных целях выставить его теперь публично, заставила правительство забежать вперед. Как в инструкциях, так и в циркулярном письме королевы от 13 февраля ко всем губернаторам, парламентам и городам,[311] излагавшем несправедливость жалоб и претензий принца, особенно подчеркивалось решение регентши привести все дела в порядок еще до совершеннолетия короля при помощи «добрых советов» представителей сословий. Однако, надеясь, по-видимому, выпутаться из затруднений с наименьшим риском, Вильруа сознательно допустил в этих документах некоторую туманность формулировки, рассчитывая в случае благоприятного для правительства исхода ограничиться лишь созывом нотаблей.[312]

Итак, в феврале 1614 г. правительство занимало довольно уверенную позицию. В секретной инструкции нет и намека на какие-либо уступки принцу. Вантадур и Буассиз должны были лишь урезонить Конде и предложить ему вернуться ко двору. Когда же Конде удалось избегнуть встречи с королевскими посланцами и переправиться через Луару в Шампань на соединение с другими грандами, в Париже было решено не отправлять к нему больше послов, но принять некоторые меры безопасности: в городах выставить стражу, укомплектовать пехотные и кавалерийские полки, а также приступить к найму швейцарцев.[313] Королеве пришлось изменить и тактику по отношению к Гизам: они и герцог д'Эпернон вновь были обласканы и одарены, равно как и их клиентела, а герцогу Гизу регентша посулила должность главнокомандующего армией.[314] Снова был применен классический метод противопоставления одной аристократической клики другой, не менее зловредной.

Среди самих министров не было единства по вопросу о мерах, которые надлежало принять против грандов. Вильруа и Жанен полагали, что достаточно одного гвардейского полка и отряда кавалерии, чтобы «образумить» совершенно слабых грандов.[315] Но канцлер указывал на другое: на наличие почти всех грандов в партии Конде, на слабость группы Гизон и д'Эпернона и, наконец, на гугенотов.[316]

Он был несомненно прав, и дальнейшие события подтвердили его правоту. У принцев было в ту пору больше сил, чем у королевы.[317]

Неожиданная сдача Мезьера, который был 19 февраля захвачен Невером, подвезшим туда артиллерию, чрезвычайно встревожила правительство.[318] Королева спешно послала в Швейцарию полковника Галати, и тому, при помощи французского посла, удалось ликвидировать попытки принцев нанять швейцарцев в свое войско. Обе стороны вооружались и набирали солдат.

В такой обстановке Конде выпустил 19 февраля манифест, который был вручен королеве 21-го.[319] Этот документ отражает основную причину недовольства грандов в очень ясной форме, и современники правильно его истолковали.[320] Принц выдвигал против правительства регентши конкретные обвинения; первым и основным было отстранение принцев и коронных чинов от управления государством, превращение их в ширму, за которой «худородные» министры могут «царствовать, пользуясь беспорядком».[321] Именно к этой горсточке людей, присвоивших себе главные функции в государстве, были обращены дальнейшие претензии. Поскольку Конде рассчитывал привлечь к себе гугенотов именно при помощи протеста против испанофильских тенденций правительства, он не только обвинил министров в заключении союза с Испанией без обсуждения его условий с принцами и в желании осуществить испанские браки до того, как они будут одобрены на Генеральных штатах,[322] но также тщательно подобрал и выставил в манифесте все частные случаи попустительства Испании за истекшие четыре года.