К этой Германии национал-социализма, которая была принесена фронтовыми солдатами, и из жизненной общности фронтового братства взяла свою политически оформляющую силу, Франция пришла, чтобы противостоять ей с миссионерской идеей демократии. Германия в 1918-1933г. к тому же была постоянно невосприимчива
к демократическим идеям, которые несли представители демократии внутри страны. В эти годы она получила живейшее наглядное обучение, которое только было возможно, о содержании западно-демократических идей и их непригодности для Германии. Однако это горькое обучение было непревзойденным по своей эффективности. Внешнеполитически немецкий народ видел, что за демократическими идеями не стоит ничего другого, кроме лика победы. Параграфы версальского диктата говорили словами и излучали уверенность силы, доводившую до сознания эту самую твердолобую идеологию. Веймарская конституция
с ее системой разделения власти была прямо-таки идеальной питательной средой для тех сил, которые действовали на государственно-разрушительной и народно-разлагающей основе. Тот, кто рассматривал эту систему в ее частных результатах, должен был увидеть в ней гениальное изобретение, нацеленное на то, чтобы парализовать любую государственную власть. Способ подачи такой системы поощрялся вражеским союзом, и ее сохранение в Германии, как condicio sine quanon, /обязательное условие для данного состояния – И.Б./, доказывало, что сюда сознательно переносился тип государственной организации, чье воздействие и требование сохранить его в силе могли привести к подавлению Германии. Когда в народе пробуждались стихийные силы, стремившиеся к организации, тогда препятствия и промедление только вызывали противодействие. Они лишь увеличивали внутреннюю силу и ее взрывное действие. Франция не подозревала со своей «победой», что Германия с момента мятежа 1918г. пребывала в состоянии перманентной революции
. Годы видимости процветания, казалось, побуждали сделать вывод о том, что Германия с помощью демократических идей и своего демократического конституционного строительства могла быть освобождена изнутри и окончательно включиться в блок западных демократий. Но это было ложное заключение. Для Германии годы с 1918 по 1933 были временем упорядочивания собственных, идущих наперекор сил, годы внутренней борьбы и становления самосознания собственной воли. С государственно-политической точки зрения эти годы расценивались как время полного осознания враждебности принятых демократией принципов, время сознательного отклонения от ее мировой идеи и борьбы против государственной формы, навязываемой враждебной стороной. Германия, прошедшая этот процесс развития, с национал-социализмом вернулась к свойственному себе государственному устройству и могла больше не помышлять о миссии, которую пыталась внушить ей и задумала выполнить французская демократия. Во Франции, однако, еще верили, что Германия намеревалась вести мировую войну. При этом проходили мимо чудовищного смысла, который был заключен в мировой войне и послевоенном времени, как его осмысливал ведущий слой новой Германии. Теперь лучшие силы фронтового братства также и на стороне французского противника переживали чувство общности фронтового содружества. Свидетельства этого представлены в огромном количестве. Воюющие французские солдаты помогли представить нам эти переживания, которые говорили о неприятии мира идей 1789г. и тех, кто их использовал. Победа 1918г. воспрепятствовала обновлению Франции в духе XX столетия.
Фронтовые переживания во Франции заглушались ликованием победившей чванливой западной демократии. На берегах Марны и в траншеях Вердена, как это теперь ретроспективно расценивалось в созданной литераторами идеологии, праздновали триумф идеи 1789г. Так, ставшие эпизодом во Франции, фронтовые переживания в Германии, были, однако, источником внутри- и внешнеполитического обновления.