При политических расчетах, на которые опирались эмигранты и те, кто им доверился, еще до прихода к власти национал-социалистов настаивали на дальнейшей неустойчивой ситуации.
Они полностью забыли, что за это время была создана новая сплоченная Германия, которая не могла измеряться старыми масштабами. Удивляло при этом, что все эмигранты, к какому бы лагерю они ни принадлежали, с помощью самой различной аргументации постоянно приходили к одному и тому же выводу о скором и логически неотвратимом крушении новой Германии. Множество подробностей, приводимых эмигрантами, как мнимыми знатоками немецких отношений, в которых они ориентировались намного лучше французов, втянутых в чуждые им материи, подчеркивали эту картину и дополняли ее таким образом, который, казалось, не допускал никаких ошибок. Фактически отсюда вытекали последствия самых разнообразных подсчетов в фальшивой оптике, на основе которой новая Германия рассматривалась каждый раз с самых разных точек зрения.
Все явления в новой Германии оценивались по законам старого взаимодействия сил из эпохи до 1933г., или в результате унаследованных экономических законов. Там, где это не представлялось возможным, в непостижимости нового видели лишь выражение господствовавшего хаоса в Германии, которая рано или поздно найдет свой конец. С течение времени стали с сомнением выслушивать, как мнимые знатоки обстановки раз за разом с помощью документированных материалов подтверждают и подчеркивают старые воззрения и прежнее понимание ситуации.
Тот, кто в отношении оценки новой Германии эмигрантами помнил, как Франция поступила с собственными эмигрантами в эпоху французской революции, мог знать, что однажды она уже находилась в подобной ситуации. Однако тогда старый, отживший порядок повел наступление против молодой революционной Франции, и своими мерками измерял этот новый мир, олицетворяемый ею. В Германии, напротив речь не шла о другом, подобном абсолютизме, который однажды был побежден, но, сегодня, наоборот, против Франции восстал мир, представляющий новые, свежие идеи, чтобы не позволить ей ввергнуть мир в новую тиранию. Поэтому Франция не могла заблуждаться в оценке этой Германии. Несмотря на это, широко распространялось мнение, что давно померкшие идеалы 1789г. были вечным мерилом для мира.
Не видели, что молодые, укорененные в жизни идеи вступили в борьбу против пережившего себя государственного порядка, и Франция находилась в такой роли, какую играли абсолютистские государства в отношении революционной Франции 1789г. Когда французская идеология ошибочно полагала перейти в наступление, в действительности она уже находилась в обороне. Поэтому она защищала позиции, которые уже невозможно было защитить. Следовательно, эмигранты в отношении теперешней эры «анти-Германии» выдавали себя за представителей действительно существующей и подлинной Германии,
которая находится в гармонии с великими и вечными идеями демократии и с ее принципами. В то же время эти эмигранты казались представителями демократической Германии, от которой они ловко становились посланцами в мире, чтобы принять активное участие в подготовке миссионерской войны, тогда как другая часть немецкого народа надеялась на освобождение. Если уж необходимо допустить сравнение с эмигрантами времен французской революции, тогда речь пойдет, в крайнем случае, о том, что те эмигранты находились бы на правильной стороне, которые от мира абсолютизма перешли в мир свободы.