Французская демократическая миссия в Европе и ее конец

Таким образом, не повышение жизненного уровня одиночек, но достижение наибольшей массы продукции должно быть единственным требованием национал-социалистической экономики и социальной политики /Р.Капитэ, «Организация экономики и социальной жизни в Третьем Рейхе», «Современная Германия», 1937г., с.85/. Однако трагическое заблуждение национал-социализма состоит в непонимании того, что «люди отвергаются, когда перестают рассматриваться как цель; люди должны быть людьми, а не считаться средством» /Капитэ, – см. выше/. – А это состояние национал-социализм может поддерживать лишь с помощью насилия.

В подробной статистике снова и снова исследовали новый немецкий жизненный стандарт и пришли к выводу, что даже общий низкий уровень немецкого национального дохода может сохраняться только потому, что немецкого рабочего принуждают довольствоваться своим положением через строгое предписание сверху. Как заявляет профессор Сорбонны Эдмон Вермель, национал-социализм «всё больше и больше выращивал, как послушное орудие, гомогенную массу, потерявшую всякий контроль над общественными делами, и свел к минимуму ее потребление» /Э.Вермель, см. выше/.

c) Демократическая теория экономики и пророчества эмигрантов

Созданная французским экономическим учением теория объясняла хозяйственный подъем в Германии применением насильственных мер. Это учение содержало два полностью противоречащих друг другу конечных пункта, которые впоследствии можно было свести к лозунгам: капиталистическая эксплуатация, или возврат к примитивным экономическим формам /далее излагается точка зрения французских социалистов на экономические процессы в национал-социалистической Германии – И.Б./.

Согласно первому воззрению национал-социалистический порядок в экономике включался в категорию капиталистической эксплуатации. Его усматривали в развитии немецкого хозяйственного законодательства, в профессионально-сословном расчленении, в законе об упорядочивании национального труда, в законах и распоряжениях о немецком социальном законодательстве. Всё это находили характерным для капиталистических побуждений XIX и XX веков, и в результате считали ничем иным, как новой, особенно рафинированной системой капитализма /Б.Герин, «Фашизм в крупных странах. Италия-Германия», 1936г., с.1/. При этом предпринимательство связывалось с национал-социалистическим руководством и с разделением прибыли. Эта теория покоится на идеалистическом представлении о мире. Идея о том, что экономику определяют цели всенародной общности, которой она должна служить, чужда этой теории, которая исходит из того, что только корысть является движущей силой экономики. Корысть рассматривается как суверенный принцип внутри предоставленной самой себе экономической жизни. Поэтому ее пытаются обнаружить в действиях каждого индивидуального пользователя внутри любой экономической системы.

В новом немецком хозяйственном устройстве корысть находит своего индивидуального пользователя в политических вождях. Почему же, рассуждают теоретики, эта система вообще введена ими, если не для их собственной пользы? Вероятно, руководящие персоны рассматривают самих себя как индивидуальных пользователей. С подобной точки зрения организация рабочих в Германии представляется структурой, специально созданной для удобного политического контроля над рабочими, а Германский трудовой фронт – казармой, в которой рабочего воспитывают так, как этого желают власти. Управляющие работой должны «добиваться полного исключения любого права на участие рабочих в регулировании их собственных условий жизни», создавая сословную структуру исключительно с целью «усиления классовой диктатуры предпринимателя» /Р.Капитэ, см. выше/.

Показательно заявление Поля Клоделя:

«В этой системе благосостояние для рабочих и крестьян означает рабство. Заводы, строительные площадки или шахты становятся вооруженными караульными постами. Профсоюзы находятся полностью в руках полиции» /П.Клодель, «Один сезон ада», в «Новом французском обозрении», 1938г., т.2/.