Огромное разочарование пережили и с надеждой на экономическую катастрофу. Обманчивыми оказались критерии, с которыми западные демократии оценивали немецкую экономическую систему и ее внутреннюю силу. Совершенно не приняли во внимание заблаговременную подготовку Германии, проводившуюся в экономической области; не осознавали огромную силу, которой обладала нация, когда она использовала свою внутреннюю сплоченность в борьбе за жизнь или смерть. Теперь нация уже не должна измеряться унаследованными мерками и теориями. Напротив, она нашла другие формы, поняв, как приспособить свою экономическую и финансовую мощь к политическим целям. Окостеневший экономический порядок с его обкатанными основными правилами тогда был разрушен, и оказалось, что народ
смог жить также, когда он установил взамен унаследованных другие правила игры в своей экономике. Здесь, кроме того, стало ясно, что эти унаследованные правила являлись ничем иным, как отражением общей политической системы в хозяйственной сфере. В революционном порыве народ одолевает весь мир, больше не останавливаясь перед ним, как кажущимся неприступным бастионом. Как когда-то Франция в чисто военной области противопоставила закрытой линейной тактике войск абсолютистских государств стрелковую систему, предоставлявшую огромные возможности подвижным, эластичным и боеспособным смелым силам, так в эпоху тотальной войны Германия противостояла окостеневшей, унаследованной экономической системе с ее устаревшими законами и будто бы ненарушаемыми правилами. Новая система, подготовленная с помощью Четырехлетнего плана экономического развития /во главе с Генеральным уполномоченным Германом Герингом – И.Б./,
была эластичной и боеспособной, изобретательной и смелой в отыскании новых путей и средств /Кёрнер, «Строжайшее управление военной экономикой», в работе «Четырехлетний план», 1940г./. Она управлялась «меняющимися требованиями военного руководства на земле, на воде и в воздухе» /Кёрнер…, там же/. Этим обрушивалась любая спекуляция на старых экономических законах и с необходимостью вытекавшей из них катастрофе. Франция, казалось, полностью забыла, как в 1789г. ей пророчили разрушение, и при этом она лишь упустила из виду, что экономические заботы не были решающими, пока выдерживалось сплоченное состояние нации, которое намеревались удерживать любыми средствами.
Франция, которая в 1792г. казалась стоящей на грани финансового краха, через год смогла на десятилетие одолеть всю Европу. С восхвалением возврата демократии в новой Германии и ожидаемого вследствие этого воздействия на широкие круги внутри страны с опорой на идеологию, с помощью которой эмигранты надеялись на восстановление старой государственной формы, Франция потерпела полное фиаско. Возвещенное восстановление демократии и французская освободительная миссия обернулись насмешкой над теориями последнего десятилетия. История никогда не давала возможности, чтобы отжившие формы, недостойным образом ушедшие без борьбы из жизни, снова вводились искусственно и насильственно. С тех пор, как французский король в 1792г. позорным образом отказался от своего положения, авторитет Франции, как мировой державы, уже не мог быть восстановлен. В Германии демократия и парламентаризм были побеждены их собственным оружием. Они больше не имели внутренней силы сопротивления и не могли противостоять прорыву новой эпохи.