Французская демократия

Г. Тьеръ уже въ первой своей рчи не скрылъ чувствъ расположенія и привязанности къ орлеанскому дому. Слова его, полныя чистосердечія и достоинства, такъ плнили всхъ, что вызвали ему боле одобреній, чмъ упрековъ. Поэтому императорское правительство и не напрашивается на его дружбу. Затмъ г. Тьеръ далъ понять, что, врный прежде всего идеямъ 89 г., онъ считаетъ конституціонную монархію въ томъ вид, какъ она вышла изъ іюльской революціи, самымъ удачнымъ выраженіемъ этихъ идей; но такъ какъ существованіе подобной монархіи не зависитъ отъ той или другой династіи, то онъ готовъ примкнуть къ императорскому правительству, если оно, въ свою очередь, объявитъ себя готовымъ дйствовать по его систем. «Примите мою теорію министерской отвтственности, сказалъ онъ, – и я вашъ. Но пока позвольте мн оставаться въ оппозиціи».

То, что г. Тьеръ сказалъ лично о себ, относится ко всмъ депутатамъ орлеанской партіи.

Изъ этого ясно слдуетъ, что г. Тьеръ и его послдователи, какъ сами сознаются, боле преданы орлеанскому дому, чмъ Бонапартамъ, и нерасположены къ конституціи 1852. Правда, отъ нихъ нельзя ждать, чтобы они, какъ простые граждане, позволили себ малйшее нападеніе на правительство, малйшее противуконституціонное дйствіе, особенно во время отправленія своихъ депутатскихъ обязанностей; но хотя отъ нихъ нечего бояться заговоровъ, тмъ не мене они не сдержатъ, въ качеств депутатовъ, своей клятвы повиноваться конституціи. Они не могутъ сдержать ее, потому что она означаетъ, что они не будутъ порицать конституцію, не позволятъ себ подвергать ее систематическому осужденію, могущему уронить ее въ глазахъ общества. Стало быть, разсудокъ г. Тьера отвергаетъ данную имъ присягу, и онъ будетъ каждый день нарушать ее своимъ поведеніемъ въ парламент: а по моему, это называется клятвопреступленіемъ.

По всей вроятности, г. Тьеръ, принявъ званіе депутата, не предвидлъ всхъ логическихъ послдствій этого поступка. Дитя своего вка, когда клятва значитъ такъ мало, а политическая нравственность такъ гибка, человкъ практическій, врагъ крайностей, онъ, вроятно, сказалъ себ, что не слдуетъ ни преувеличивать, ни уменьшать вещей; что въ наше время, съ 89 года, значеніе политической присяги состоитъ: 1) въ признаніи императорскаго правительства правительствомъ страны de facto и de jure и 2) въ общаніи не говорить и не длать ничего, ведущаго къ ниспроверженію его. Отсюда г. Тьеръ заключилъ, что всего безопасне ограничиться подобнымъ объясненіемъ, по его мннію, довольно яснымъ; что идти дале – значитъ переступать границу и давать правительству больше, чмъ оно требуетъ; что даже лучшіе друзья имперіи въ сущности ни къ чему большему не обязываются. По мннію г. Тьера, отъ него, приверженца парламентской системы и члена оппозиціи, признанной законною, нельзя требовать, чтобы онъ сдлался защитникомъ династіи, которой онъ не искалъ; тмъ боле, что требуемая присяга, по смыслу всхъ нашихъ конституцій и всей нашей исторіи съ 89 года, непремнно обоюдна, такъ что, еслибы глава государства утратилъ престолъ вслдствіе какого нибудь важнаго проступка, примры чего уже не разъ видали во Франціи, то мы имли бы полное право обвинять въ этомъ его одного; что касается до почтенныхъ гражданъ, то, добросовстно послуживъ правительству своими предостереженіями, совтами и присягою, они имли бы полное право держаться въ сторон и были бы совершенно невиноваты въ паденіи династіи.

Вотъ какъ, вроятно, разсуждалъ про себя г. Тьеръ; вся оппозиція разсуждаетъ точно также. Я не могу опровергать и оспоривать этихъ разсужденій, и не буду противорчить имъ. Нельзя противорчить тому, что противорчитъ само себ. Здсь все: факты, новое право, конституція, заднія мысли и недомолвки, – все говоритъ за и противъ; здсь вс противъ самихъ себя и все осуждается передъ судомъ разума и присяжныхъ противниковъ правительства: зачмъ же еще я буду опровергать ихъ?