Читаем Французская демократия полностью

Наши самозванные политики, ремесло которыхъ состоитъ въ оппозиціи всмъ правительствамъ, что нисколько не мшаетъ имъ кончать союзомъ со всякимъ правительствомъ, приняли за правило, что, для успшной борьбы съ властью, надо ее побивать ея же собственнымъ оружіемъ, т. е., другими словами, признавать законъ ею изданный и представляемый. Въ перевод на простой языкъ это значитъ, что самое врное средство избавиться отъ человка – явиться къ нему въ домъ и, когда онъ будетъ съ вами здороваться, – убить его. Риторы, готовые разглагольствовать при всякомъ правительств; адвокаты, защищающіе не только всякое дло, но даже передъ какимъ угодно судилищемъ, принимающіе всякія законодательства, приноравливающіеся ко всевозможнымъ судебнымъ формамъ; атеисты, хвастающіе своимъ индифферентизмомъ, потому что не въ состояніи возвыситься до принциповъ; для которыхъ вс врованія равны, потому что они потеряли понятіе о прав, и которые не гнушаются преклонять колна ни передъ какимъ кумиромъ, потому что презираютъ людей еще боле, чмъ боговъ! – Вотъ каковы эти софисты, все совмщающіе, все соглашающіе, ничмъ не гнушающіеся, не знающіе противорчій! У нихъ на все готовы компромиссы, примиренія, оправданія. Будь то конституція 1848 или конституція 1852, военносудныя коммиссіи или судъ присяжныхъ, законъ общественной безопасности или habeas corpus, обязанность гражданина или врноподданность династіи – имъ все равно: они ни въ чемъ не видятъ разницы. Такимъ образомъ мы видли, какъ непринужденно дали они присягу, необходимую, по конституціи 1852, для избранія въ законодательный корпусъ; а когда республиканская демократія не ршалась поклоняться второй имперіи, они увлекли ее на поступокъ, который она, пока разсуждала хладнокровно и не теряла здраваго смысла, считала вроломствомъ.

Вотъ уже три года, какъ мн безпрестанно приходится говорить объ этомъ важномъ вопрос присяги, въ которомъ отражается вся наша политическая нравственность; и каждый разъ мои замчанія остаются безъ отвта. Теперь я снова возвращаюсь къ нему, хотя заране убжденъ, что на этотъ разъ мене, чмъ когда-либо могу разсчитывать на полученіе отвта. Но мн хочется доказать по поводу присяги, что: во первыхъ, наша несчастная нація ршительно сама не знаетъ что она длаетъ и куда стремится; во вторыхъ, что присяга несовмстна съ демократическими и соціальными убжденіями, чтобы не сказать, съ современною совстью.

До 89 г., при порядк, основанномъ, какъ говорятъ, на божественномъ прав, присяга приносилась лично королю. Это условіе, по крайней мр, недопускало недоразумній. Во первыхъ, король былъ извстная личность, въ подлинности которой невозможно было ни усомниться, ни обмануться; во вторыхъ, онъ былъ воплощеніе націи, живой законъ государства. Король былъ все. Съ нимъ нельзя было ни пускаться въ разборъ, ни полагать ограниченія, ни ставить условія. Право было опредлено; политическая нравственность имла критерій. Присяга формальная или подразумваемая приковывала подданнаго къ королевской особ, символу, выраженію и органу націи, ея правъ, учрежденій, льготъ или, какъ мы чванно называемъ ихъ, вольностей. Это воззрніе на королевскую власть и на присягу, проникнутое религіознымъ характеромъ, имло свою выгодную сторону: омерзительный домъ Валуа, отъ Франциска I до Генриха III, былъ, кажется, самою порочною династіею, какую только можно придумать; а между тмъ, въ лиц ихъ, это воззрніе на королевскую власть спасло французскую національность среди ужасовъ междоусобій.

Съ 89 г. нація управляется новыми идеями, осуждать которыя, конечно, я не буду. Феодальная присяга была уничтожена и замнена гражданскою. Что такое гражданская присяга? Вотъ формула гражданской присяги по конституціи 1791 года, глава II, параграфъ 5:

«Клянусь быть врнымъ народу, закону и королю и всми моими силами поддерживать конституцію королевства, установленную національнымъ учредительнымъ собраніемъ въ 1789, 1790 и 1791 годахъ».

Замтьте разницу. Присяга приносится уже не одному лицу – королю, а народу, закону и королю. Народъ поименованъ первымъ, въ знакъ его несомннной верховности; за нимъ слдуетъ законъ – выраженіе народной воли; король послднимъ. Онъ только представитель народа и исполнитель его воли; поэтому онъ названъ посл всхъ: между этими тремя понятіями есть постепенность. Въ этой формул присяги выражается весь духъ революціи, какимъ онъ былъ въ 89 г.

Гражданская присяга была уничтожена вмст съ конституціей 91; въ конституціяхъ II, III и VІІІ годовъ о ней не упоминается. Въ 1804 г. Наполеонъ I возстановилъ ее въ такой форм:

«Клянусь повиноваться конституціямъ имперіи и быть врнымъ императору».

И такъ, Наполеонъ старался какъ можно больше приблизиться къ феодальной формул; подобно Людовику ХІV, онъ говорилъ: государство – это я, и считалъ себя истиннымъ представителемъ Народа, живымъ Закономъ и воплощеніемъ Франціи.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное