Французский абсолютизм в первой трети XVII века

Рассмотрим теперь те самые источники, которые использованы в статье В. В. Бирюковича и по его мнению являются наиболее показательными по своей вражде к финансистам, в первую очередь памфлет Бургуэна «Предложения королю» (Offres ou propositions au Roy), вышедший в 1623 г. и действительно направленный против финансистов. В нем нет общих политических соображений, он содержит лишь проект реформы финансового ведомства. Автор констатирует, что казна пуста и виноваты в том финансисты, ибо доходы уходят на уплату процентов по предоставленным ими займам и приходится повышать налоги. Виновником именно этих зол[499] Бургуэн считает плутократию и предлагает королю предпринять «охоту на воров», т. е. произвести расследование злоупотреблений в управлении финансами, причем лучше не при помощи судебного следствия, а чисто административным путем, не прибегая к конфискациям. Содержание памфлета в целом показывает, что навряд ли его можно назвать яростной атакой на финансистов. Разумеется, Бургуэн не щадит мрачных красок в своих обвинениях, но в сущности он обвиняет финансистов в одном — во взимании слишком больших процентов по займам, а предлагаемое им лекарство состоит в том, чтобы без шума и скандала пересмотреть заключенные с финансистами договора о займах и снизить эти проценты. Таким образом, это всего лишь призыв к нормализации отношений казны с государственными кредиторами. Если к тому же учесть, что памфлет Бургуэна появился как раз во время проведения Лавьевилем его мероприятий по оздоровлению финансов, еще труднее счесть его «громом и молнией на головы финансистов».

Таким образом, следует отметить, что в памфлетах 1623 г. (при всех их нападках на финансистов) в качестве конкретных мер предлагались лишь упорядочение отношений казны с кредиторами и снижение процентов по заключаемым у них займам.

Рассмотрим теперь бюджеты 1623 и 1624 гг., чтобы подтвердить данные публицистики цифрами.[500]

В 1623 г. общая сумма доходов была около 37 млн ливров, расходов — около 32 млн ливров. В 1624 г. как доходы, так и расходы составили сумму около 34 млн. Таким образом, бюджеты этих трех лет были действительно сокращены: очень сильно по сравнению с 1622 г. (50 млн), в меньшей степени по сравнению с 1620 г. (39 млн). В доходной части бюджета надо отметить уменьшение поступлений по косвенным налогам, но особенно по «случайным» и экстраординарным доходам. В расходной части сокращение коснулось двух главных объектов: армии (почти вдвое по сравнению с 1622 г.) и пенсий. Последние составили в 1623 г. 2.7 млн, в 1624 г. — 3.5 млн ливров (в 1620 г. — 5.5 млн, в 1622 г. — 4.2 млн).

Таким образом, Лавьевилю удалось несколько оздоровить финансы за счет сокращения расходов на армию и ликвидации некоторых гарнизонов. Этим, очевидно, и объясняется тот фавор у короля, которым он несомненно пользовался в течение всего 1623 г.[501] В какой мере введенный им «режим экономии» отвечал интересам финансистов? В. В. Бирюкович считает, что «назначение Лавьевиля сюринтендантом финансов отдало все денежные ресурсы государства в распоряжение финансистов».[502] Данные источников не подтверждают этого мнения; в некоторых случаях Лавьевиль даже увеличивал суммы откупов.[503] Он действительно пытался сбалансировать бюджет, что в первую очередь требовалось интересами правительства. Выше было сказано, что и сами кредиторы также нуждались в известном укреплении кредита короны. Однако нет никаких сведений, что Лавьевиль прикрывал своим званием сюринтенданта бесконтрольное хозяйничанье финансистов в государственной казне.

Довольно скоро Лавьевиль начал вмешиваться и в «большую политику», т. е. главным образом в дипломатию французского правительства, которой ведали канцлер и государственный секретарь Пюизье.[504] На это его толкал все тот же введенный им режим экономии. Выдержать эту линию финансовой политики сколько бы то ни было последовательно сюринтендант мог лишь при условии поддержания расходов на армию на пониженном уровне. Следовательно, во внешней политике было необходимо вести курс на дипломатические акции, всячески избегая поводов для вмешательства в Тридцатилетнюю войну. В отношениях с гугенотами надо было занять выжидательную позицию.

Эти взгляды отнюдь не противоречили политике канцлера и Пюизье, и начавшиеся между ними и Лавьевилем разногласия не носили принципиального характера. Борьба их приняла чисто личный оттенок. Лавьевиль был моложе и активнее своих соперников, его энергичная деятельность импонировала королю, которому он наобещал и в дипломатии таких же успехов, которых достиг в области финансов.

Выше было уже сказано, что в начале 1623 г. французская дипломатия до известной степени преуспела по двум важнейшим в ту пору линиям: в Вальтелине и на Рейне. Силлери и Пюизье могли в тот момент считать это своей удачей.