Французский абсолютизм в первой трети XVII века

Но прежде чем рассматривать отставку Брюларов и формирование нового кабинета, следует коснуться и других обстоятельств, предшествовавших этим событиям. В Руане вспыхнуло 20 ноября восстание в связи с приведением в действие указов о новых налогах. Члены руанского парламента, вышедшие на улицы для усмирения народного недовольства, подверглись нападению. В результате судебного следствия трое «бунтовщиков» были повешены.

Это было первое за много лет антиналоговое выступление народных масс, и оно произвело большое впечатление. Кроме того, и связи с ним снова встал вопрос: возможно ли вообще увеличение налогов? В принципе в течение всего периода со смерти Генриха IV этот вопрос решался отрицательно: в обстановке гражданской смуты и ослабления центральной власти народные волнения таили в себе сугубую опасность. Поэтому сперва правительство тратило золотой запас, собранный Сюлли в предвидении войны с Габсбургами, затем оно делало займы у финансистов. Начиная с 1620 г. оно больше всего прибегало к займам, облагало духовенство субсидиями, а чиновничество — принудительными займами при оплате полетты. Но как мы видели, все эти ресурсы оказались недостаточными для разрешения крупных задач внутренней и внешней политики. Увеличение же налогов сразу повлекло за собой выступление народа.

Мы не располагаем данными насчет того, какие решения были по этому поводу приняты в Королевском Совете. Судить  о них можно только по результатам, а они таковы: значительного повышения налогов не было ни в 1624 г., ни в последующие два-три года.

В этих условиях дипломатия становилась едва ли не важнейшим орудием политики правительства в целом. Однако ход событий в Италии и в Германии лишь отчасти мог быть направлен французской дипломатией в желательном для нее направлении. Ей противодействовали силы, стремившиеся извлечь для себя пользу из тяжелого положения французского правительства. В первую очередь это была Испания, где правитель, герцог Оливарес, будущий соперник Ришелье, успешно изыскивал всевозможные ресурсы для развития достигнутых успехов.

К концу 1623 г. обстановка сложилась следующим образом:

1) экономия государственных расходов продолжала осуществляться за счет сокращения армии и пенсионного фонда, 2) дипломатия Франции в Италии потерпела неудачу. Поскольку дипломатия персонально велась Брюларами, их следовало отставить. Поскольку сокращение пенсий и армии наносило ущерб знати и родовитому дворянству (ущерб усугублялся отсутствием войны, внешней и внутренней, служившей служебным оплачиваемым поприщем для дворян), надо было принимать какие-то меры; однако они не должны были иметь целью восстановление пенсий и армии в прежнем объеме. Кроме того, надо было обезвредить знать в политическом отношении, для чего следовало вернуть Конде во Францию и ввести его в Королевский Совет, разумеется, не с тем, чтобы дать ему какую-либо долю власти, но для того, чтобы держать его под неустанным контролем и пресечь его связи с иностранными государями и со знатью в провинциях. Это далось не без труда, ибо Конде сперва не желал возвращаться, боясь Бастилии. Затем, вернувшись в свою провинцию Берри, он боялся ехать в столицу и лишь после дипломатического демарша своей жены согласился прибыть ко двору. В Королевском Совете он был лишь декоративной фигурой, однако эта должность мешала ему стать вождем мятежа феодальной знати. По той же причине должна была быть введена в Королевский Совет и Мария Медичи. При этих условиях знать, лишенная лозунгов и поддержки военной силы гугенотской партии, была уже неспособна на открытый мятеж против правительства. Не было, следовательно, и организационного центра, вокруг которого могло бы сплотиться родовитое дворянство. К тому же некоторая часть армии сохранилась (в гарнизонах на Юге и на всякий случай вокруг Лиона). Линия правительства на политическую изоляцию вельмож прослеживается и в том, что ни Гизы, ни Конде, ни д'Эпернон и другие не получили (хотя и домогались) в конце 1623 г. никаких постов и милостей.

Для Лавьевиля создалась очень благоприятная ситуация. Ни знать, ни Брюлары не были ему опасны. О Ришелье король по-прежнему не хотел и слышать.[508] Режим экономии импонировал Людовику XIII. Грубость сюринтенданта в отношении обиженных им вельмож и дворян также не была новостью при французском дворе; Сюлли отличался теми же качествами.

Среди хаоса враждебных интересов и хитроумнейших придворных интриг, имевших целью склонить к тем или иным действиям, не имея доверия ни к кому, даже к жене, матери и брату, Людовик XIII чувствовал себя чужим и неприкаянным. Он старался как можно больше времени проводить вне Лувра, на охоте или в загородных уединенных дворцах. В создавшемся нелегком положении он не сделал грубых политических ошибок, не поддался энергичным настояниям папы и католического духовенства, требовавших немедленного возобновления войны с гугенотами; отверг не менее настойчивые требования Конде и знати начать открытую войну с Испанией и поддержал Лавьевиля в его финансовой политике.