Однако все эти действия были мерами пассивными. Они обличали наличие у короля известного политического чутья и боязни рискованных актов, но не более.
Отставка Брюларов явилась мерой такого же порядка.[509]
Несомненно, что Лавьевиль приложил к ней руку, рассчитывая остаться единоличным министром; недаром современники называли его человеком «предприимчивым». В первый день 1624 г. от Силлери были потребованы печати (выше было сказано, что канцлера нельзя было сместить, но назначением нового хранителя печати можно было лишить его реальной власти). Ходили слухи, что король намерен дать печати какому-либо маловлиятельному лицу для того, чтобы тот целиком от него зависел. Слухи оправдались, ибо печати были даны почтенному сановнику д'Алигру, и король ему при этом сказал: «такова моя воля, и своим назначением вы никому не обязаны».[510]В конце января король запретил иностранным послам вести дела с Пюизье и предложил обращаться к нему самому. Наконец, 4 февраля Брюлары были отставлены и на следующий день уехали в свое поместье. Был сменен весь дипломатический корпус за границей и все государственные секретари. Эти факты — веское доказательство, что именно неудачная дипломатия Брюларов была причиной их отставки. Король заявил нунцию, что они скрывали от него большую часть проходивших через них дел, например миссию капуцина Валериана, что Пюизье порой давал послам распоряжения без ведома короля, а иногда изменял полученные от короля указания, что Силлери присвоил немало денег из числа тех, что должны были уплачиваться в качестве пенсий иностранцам в Германии, Фландрии, Италии и т. д.[511]
Новый состав кабинета был таков: канцлера не было, хранитель печати д'Алигр целиком зависел от короля; иностранные дела были поделены между четырьмя государственными секретарями, а не сосредоточены, как ранее, в одних руках (Пюизье ведал всей дипломатией, войной и деньгами на войну, в то время как функции остальных трех государственных секретарей ограничивались внутренними делами по группам провинций). Теперь их обязанности были разделены следующим образом: Эрбо (
Все четверо были подчинены Королевскому Совету, главным членом которого в тот момент был (в силу отсутствия канцлера) сюринтендант Лавьевиль.
Как следует расценить эту реформу?[512]
В Королевском Совете не стало его естественного фактического председателя — канцлера,[513]
не стало и министра иностранных дел. Государственные секретари попали в непривычное положение, и ни один из них не имел опыта в дипломатических делах. Ответственными лицами были король, обязанный ему своим назначением хранитель печати д'Алигр и сюринтендант Лавьевиль. Иными словами, король и Лавьевиль обязаны были направлять всю политику; государственные секретари были превращены в исполнителей.Как оценивали реформу современники?
Известны мнения итальянских послов (нунция, тосканского и венецианского резидентов), которые в подобных случаях отражали мнение политических кругов Франции. Послы считали, что новый порядок непрочен как ввиду неопытности и неспособности Лавьевиля, так и ввиду необычности положения и функций государственных секретарей. Дальнейшие события показали справедливость этой оценки. Король и Лавьевиль настолько опасались намерения Ришелье проникнуть в Королевский Совет (оно было очевидно, благодаря неустанным просьбам Марии Медичи), что кардиналу было предложено отправиться в Рим. Ему, правда, удалось отделаться от этой «почетной» миссии. «Ришелье опасен любому министру, ибо уж очень он тонкий человек (
Таковы обстоятельства отставки Брюларов и формирования нового кабинета. Как видим, нет оснований считать, что Ришелье прямо приложил к этому руку.[515]
Какова была политика Лавьевиля после того, как в феврале 1624 г. он стал фактически руководителем Королевского Совета? Каковы были задачи нового правительства?
По отношению к гугенотам следовало продолжать ту же линию, что и в 1623 г., ибо не было ни малейшей возможности предпринять осаду Ларошели, на что требовались огромные средства. Надо было удержать в своих руках то, что уже было завоевано в 1620–1622 гг., и вести на Юге осторожную политику привлечения гугенотских дворян и городов на сторону правительства. Все это делалось и не без успеха.