Французский абсолютизм в первой трети XVII века

Основные факты, относящиеся к Монсонскому договору, таковы. Поручение вести абсолютно секретные переговоры с фактическим правителем Испании, герцогом Оливаресом, Ришелье дал французскому послу в Мадриде дю Фаржи еще в конце 1625 г. В январе 1626 г. договор был в основном выработан; в феврале и марте французское правительство его исправило и дополнило; в мае он был ратифицирован обеими сторонами. Союзники узнали о нем в марте. Негодованию их не было предела, и Ришелье стоило огромного труда сгладить и хоть как-то компенсировать нанесенный им ущерб.

Ход переговоров представляется в следующем виде. Для Франции самым главным вопросом, связанным с Вальтелиной, была монополия на использование альпийских проходов через Граубюнден в Вальтелину. Иначе говоря, обе эти территории обязательно должны были быть доступны для французских войск. Это была цель, которой добивалась Франция. Средством для ее достижения было установление суверенитета протестантского Граубюндена над католической Вальтелиной и урегулирование их взаимоотношений в такой форме, чтобы можно было избежать конфликтов между ними.

Дю Фаржи удачно договорился с Оливаресом по главному пункту — о проходах. Уступчивость Испании объяснялась тем, что в тот момент мир с Францией был ей очень нужен: он развязывал руки Оливаресу для действий против голландцев и англичан на севере — в Нидерландах и в Палатинате. При наличии мирного договора с Францией итальянский театр войны временно отходил для Испании на второй план. Именно по этой причине французское правительство было удовлетворено по наиболее существенному пункту. Однако другие пункты договора о взаимоотношениях Граубюндена и Вальтелины были (по настоянию Оливареса) сформулированы в таком виде, что при желании того же Оливареса или папы можно было свести на нет и главный пункт о проходах. Неудивительно, что в письмах Ришелье и короля[557] (т. е. опять-таки Ришелье) от 4 февраля дю Фаржи было предписано добиваться изменения этих пунктов, причем в случае согласия Оливареса на предлагаемую Ришелье редакцию (которая уточняла и укрепляла позиции Граубюндена) посол должен был объявить нунцию и послам союзников (confédérez),[558] что он сам, «без королевского поручения и под свою личную ответственность» (sans charge et au hazard de vostre teste[559]), заключил и подписал данный договор, который счел выгодным также и для них, поскольку вопросы о проходах и о суверенитете Граубюндена были разрешены в положительном смысле. В случае же отказа Оливареса подписать договор в новой редакции дю Фаржи должен был немедленно ехать во Францию, предварительно договорившись с Оливаресом об абсолютной тайне переговоров и не оставив ему ни единого касающегося их документа, чтобы тот никак не мог кому-либо доказать, что посол имел поручение от короля заключить договор без согласия союзников.[560]

Итак, суть заключалась именно в том, что переговоры велись без участия союзников и втайне от них.[561] Козлом отпущения должен был стать дю Фаржи; Ришелье уже заранее готовил ему эту роль, чтобы хоть как-то оправдать себя в глазах союзников. Дальше все было разыграно, как по нотам.

20 марта государственный секретарь Эрбо написал французскому послу в Турции Сези,[562] что за два дня до того (18 марта) в Париж прибыло «неожиданное для всех» известие от дю Фаржи о подписании 5 марта договора (но уже в новой редакции),[563] причем тот сообщал, что сделал это «под свою личную ответственность» (au prix de sa teste),[564] полагая, что договор всем будет полезен для восстановления мира. «Король, — писал Эрбо, — очень разгневался на такие необычные действия» (Sa Majesté a montré de grands sentimens de ce procédé extraordinaire) и сделал об этом декларацию венецианскому послу и принцу Пьемонтскому, с которыми решил подробно обсудить договор.[565]

Обсуждение это продолжалось довольно долго, ибо французское правительство ратифицировало договор лишь во второй половине мая.[566] Ришелье пришлось приложить немало труда, так как Венеция и Савойя предъявили серьезные претензии. Однако в конце концов перед фактом единения двух великих держав им пришлось «удовольствоваться лишь разумными требованиями».[567]

Монсонский договор нанес также большой ущерб воевавшей с Испанией Голландии. Ришелье должен был уладить и эти противоречия.

Приведенные факты достаточно убедительно показывают, что договор с Испанией следует назвать сепаратным договором, заключенным не только без ведома и согласия союзников, но и вопреки их интересам. Поэтому переговоры и велись в полной от них тайне. Когда же они были обнародованы, «вину» за них возложили на «самовольного» посла.[568]