Французский абсолютизм в первой трети XVII века

В настоящее время положение таково, что доходы с домена равны нулю, а талья хотя и взимается в размере почти 19 млн ливров, но из них в казначейство поступает не более 6 млн,[645] которые проходят через руки 22 тысяч местных сборщиков, сдающих их 160 сборщикам тальи, которые в свою очередь доставляют деньги 21 генеральному сборщику, переправляющему их й казначейство. Эти суммы уходят на оплату военных расходов и королевского двора.

Табель (т. е. налог на соль) поступает в размере 7 млн 400 тыс. ливров; однако 6 млн 300 тыс. ливров отчуждены (т. е, заложены), и в казначейство поступает лишь 1 млн 100 тыс. ливров, которые идут на оплату процентов по рентам.

С суммы откупа эд (т. е. косвенных налогов) отчуждено около 2 млн. ливров, так что ⅔ поступлений со всех других откупов едва хватает на их покрытие.

Необходимо ликвидировать это тяжелое, оставшееся от времен войн и междоусобиц наследство. Для сего король желает получить от нотаблей добрый совет. Общественные интересы требуют найти выход из затруднительного положения без отягощения народа, и поэтому король уменьшил на 1627 г. талью на 600 тыс. ливров.

Между тем доходы за первый и отчасти за второй кварталы 1627 г. уже съедены (mangés[646]). Армия, расквартированная в Италии, Вальтелине и во Франции, состоит из 91 тысячи пехотинцев и 6 тысяч кавалеристов; многим полкам следует получить оплату за прошедшие 8–12 месяцев, а всего надо истратить на это около 22 млн ливров. Оплата Королевского Совета и двора требует примерно 2 млн и т. д. и т. п. Общая сумма приведенных в докладе д'Эфиа неотложных платежей составляет около 28 млн; из них во второй половине 1626 г. оплачена примерно половина. Доклад свой сюринтендант заключил следующими словами: «Все эти платежи наличными деньгами были осуществлены при помощи займов, проценты по которым достигают миллиона ливров; они поглотят весь остаток доходов текущего 1627 г. Необходимо изыскать средства, чтобы можно было дожить до конца года».

Материал доклада д'Эфиа позволяет сделать интересные выводы. Прежде всего не подлежит сомнению, что финансовое положение действительно было критическим и требовало немедленного вмешательства. Во-вторых, сюринтендант показал,[647] что равновесие бюджета могло быть достигнуто в тех условиях лишь при отсутствии внешней или внутренней войны. При ее наступлении оно сразу же нарушалось. Война придавала налоговой политике особую остроту, ибо делала увеличение налогов весьма опасным. Оставалось одно средство — займы, займы и займы во всех почти формах (продажа должностей, откупы, долгосрочные займы, принудительные займы у чиновничества). Единственной мерой, на которую правительство не решалось, являлся выпуск новых рент, что объяснялось, вероятно, тем, что они уже не находили сбыта. Война внешняя приводила к еще большему напряжению финансов, чем междоусобица, ибо действовавшие за границей армии были, как мы видели, очень велики. Эти данные подтверждают наш вывод и доводы противников Тревор-Ропера, что не двор и не аппарат, а именно война, внешняя и внутренняя, поглощала максимум государственных средств. К этому надо добавить еще одно соображение.

К началу 1627 г., т. е. после 9 лет европейской войны, уже не было людей, питавших иллюзии насчет ее быстрого окончания. Для французского правительства стало ясно, что в той или иной форме война будет продолжаться. Общеизвестно, что в ту пору его внешняя политика была определена достаточно четко: в открытую войну с Испанией и Австрией не вступать. Этот основной принцип сопровождался еще и другим: помогать союзникам, но лишь в меру устранения наиопаснейших ситуаций, а затем снова отступать на исходные позиции. Этот второй принцип таил в себе большую опасность, так как он способствовал затягиванию войны. Политикой проведения лишь самых необходимых действий французское правительство ослабляло своих реальных и эвентуальных союзников. Кроме того, кампании французских армий не только имели лишь ограниченные цели, которые не могли привести к значительному ослаблению Габсбургов, — они порой были неспособны достигнуть даже этих ограниченных целей, т. е. помочь союзникам сколько бы то ни было эффективно. Это понимали многие из современников и прежде всего сами союзники. Историки же обращали внимание главным образом на внутреннюю обстановку во Франции, на взгляды ее правителей и т. д., т. е. на обстоятельства, действительно существенные. Но наиболее полным и точным, на наш взгляд, объяснением является следующее: на войну не было денег. Абсолютистская Франция не могла вступить в 1620-х годах в длительную открытую войну и тратить огромные по тем временам суммы, ибо ее бюджет был уже настолько напряжен, что лимитировал ее во всем. Это и увидел Ришелье после двух лет своего правления.

Теперь перейдем к вопросу о том, чего он ждал от нотаблей.