Первые Стюарты пытались поощрять развитие промышленности при помощи монополий, регламентации и запретов ввоза. Революция, наоборот, установила свободу торговли и практически уничтожила все привилегии компаний. Однако наступило перенасыщение рынка, и оказалось, что свобода торговли принесла плохие плоды. После Реставрации Карл II вернулся к системе государственного вмешательства, но в ограниченных масштабах, действуя главным образом путем общих мер (законодательства, таможенных тарифов, торговых договоров). Поддерживалась монополия торговли с колониями, и Англия превратилась в гигантский склад приобретенных по дешевке колониальных товаров, продававшихся затем за границу по высоким ценам. Колонии служили рынком для сбыта английской продукции, и привилегированные компании получили новые права. Зато внутренняя экономика развивалась свободно, без контроля за качеством продукции (которое, между прочим, понизилось) и без регламентации цен и заработной платы. Единственным стимулом коммерсанта стал барыш.
Итак, заключает Мунье, своим процветанием Англия была обязана правительственным мерам, хотя страна и не достигла уровня процветания Голландии и английская Ост-Индская компания не могла тягаться со своей голландской соперницей.
Французский меркантилизм, как наиболее полный и законченный, представляет, разумеется, особый интерес ввиду того, что сама социально-экономическая структура Франции требовала усиленного вмешательства государства. Мунье посвящает много места его анализу.[36]
Он считает, что как доктрина, так и практика французского меркантилизма оставались на протяжении XVII в. неизменными, и Кольбер лишь развил их в больших масштабах, стремясь преодолеть тяжелые последствия кризиса. «Кольбертизм» был присущ и Генриху IV (после 1596 г.), и Ришелье (до 1631 г.), и Людовику XIV (после 1661 г.), причем преследовались по преимуществу политические цели: нельзя было допустить, чтобы из Франции вывозилось золото, ибо в таком случае оно обогащало ее врагов.Поскольку сами купцы были не в силах преодолеть встававшие на их пути трудности, создалась сложная система государственной экономической организации, в значительной мере унифицированная при Кольбере. Государство регламентировало потребление путем издания законов против роскоши, а торговлю — путем запрета экспорта монет и драгоценных металлов и разного рода предписаниями, относившимися к внутренней торговле. Очень придирчиво регламентировались производство и качество продукции.
С целью не допустить утечки денег за границу государство создавало промышленные предприятия, причем нередко оно оказывалось единственным покупателем их продукции, настолько узок был еще внутренний рынок. Крестьяне так мало покупали железных изделий, предпочитая обходиться деревянными орудиями и инструментами, что государство почти целиком приобретало все производившееся в стране железо для судов, вооружения армии, строительства и т. д. Государство же организовывало и потоки обращения денег внутри страны (сбор налогов в казну, уплата казной поставщикам и оплата рабочих, снова взимание с них налогов и т. д.). Увеличить приток денег из-за границы можно было лишь путем увеличения объема экспортируемых товаров. Поэтому фундаментом французского меркантилизма была промышленность. Создавались новые, главным образом привилегированные, мануфактуры, получавшие субсидии до тех пор, пока они не становились прочно на ноги. Правительство несколько раз понижало процентную ставку, сокращало государственные ренты и прямые налоги, поощряло рождаемость и запретило эмиграцию рабочих, выписывало из-за границы специалистов, учреждало работные дома для бродяг и нищих. Мануфактурам предоставлялись льготы, нарушавшие ограничительные цеховые порядки; они обеспечивались сырьем, квалифицированными рабочими, обученными в специальных заведениях. Государство поощряло технические новшества и путем таможенной политики предоставляло мануфактуристам внутренний рынок.
Отметим, что эта концентрированная картина «фабрикации фабрикантов», пусть даже составленная из общеизвестных фактов, не может не произвести впечатления в угодном для Мунье духе и кажется сильным аргументом в пользу его этатической концепции. В дальнейших главах нашей работы мы приведем материал, позволяющий показать, что как раз собственной инициативы у абсолютистского правительства было немного и что основные его экономические мероприятия были ему подсказаны (зачастую многократно) французской буржуазией, отнюдь не безгласной и безынициативной, но с большим упорством искавшей себе место под солнцем.[37]
Здесь надо сказать о другом. Материал, приведенный в следующем параграфе, посвященном различным типам организации промышленного производства, сразу же умаляет тот этатический вывод, о котором только что была речь.