Французский абсолютизм в первой трети XVII века

Открывшаяся 28 ноября Ларошельская ассамблея присвоила себе верховные функции и стала постоянно действующим органом гугенотской партии. Были созданы специальные комитеты, приняты меры для сохранения наиболее угрожаемых крепостей по Луаре и выработана особая военная организация. Во главе 8 территориальных округов военачальниками были поставлены вельможи: в Верхней Гиэни и Верхнем Лангедоке — Роган, в Нижнем Лангедоке и в Виварэ — Шатильон, в Нижней Гиэни — Лафорс, в Беарне — его сын, в Бретани и в Пуату — Субиз, в Дофинэ и в Провансе — Ледигьер, в Нормандии, Иль-де-Франсе и в Седане — Бульон, в Сентонже с Ларошелью — сама ассамблея. Верховное командование было предоставлено Бульону. Никто из военачальников не имел права заключать мир или перемирие без согласия Ларошельской ассамблеи, которая «командовала своими ведшими войну вельможами, как республика, никого над собой не признающая и держащая в своих руках все нити управления и абсолютную власть»,[338] что не мешало ей официально признавать короля законным государем (на ее печати были вырезаны слова: pour Christ, roy et le peuple[339]). В дальнейшем ассамблея издала регламенты относительно ведения войны, взимания денег, морской и сухопутной торговли, поборов с судов, плывших по Гаронне, Шаранте и другим рекам.[340]

Однако Бульон отказался от главнокомандования и вел себя пассивно, охраняя лишь свое Седанское княжество. Ледигьер и Шатильон вскоре перешли на сторону короля, а затем отреклись от кальвинизма. Лафорс не принял особо деятельного участия в военных действиях. Оставались лишь братья Роганы: герцог Роган и Субиз. Это сильно встревожило и даже обескуражило ассамблею. Но 27 февраля в Ларошели вспыхнуло народное движение. Толпа ворвалась в здание городского совета и запретила ему начинать переговоры с королем.[341]

Правительство также готовилось к войне. Но среди членов Королевского Совета, как и во влиятельных столичных кругах, было немало разногласий. Король, Люин, Конде и сюринтендант Шомбер считали войну необходимой, ибо только сокрушение военной мощи гугенотов уничтожило бы военную базу мятежной знати.[342] Cледует отметить, что эти соображения находили широкий отклик в католическом населении городов, считавшем, что гугенотские города должны быть приведены к покорности,[343] т. е. что права всех французских городов, как гугенотских, так и католических, должны быть уравнены. Это требование равенства, экономического и политического, очень характерно для католической буржуазии Франции тех лет.

Сторонники войны отдавали себе отчет, что она может повлечь за собой известное ослабление позиций Франции на международной арене (поскольку все усилия придется употребить на борьбу с гугенотами), чем не преминет воспользоваться Испания. И все же задачи внешней политики они отодвигали на второй план, тем более что военное вмешательство Франции в европейскую войну при наличии внутри страны военной силы гугенотов грозило вызвать выступление последних против правительства: они бы поспешили использовать в своих интересах уход королевской армии за пределы королевства.[344] Надо добавить, что сторонники войны с гугенотами были в ту пору уверены, что кампания будет быстрой, ибо сопротивление противника можно будет преодолеть без особого труда.

Другое мнение, широко распространенное среди знати, носило прогугенотскую окраску. Оно определялось не симпатиями к гугенотам как таковым, но пониманием того, насколько ликвидация военной мощи гугенотов была опасна для аристократии в целом. Согласно этой точки зрения, гугенотов следовало оставить в покое и даже удовлетворить их претензии, т. е. усилить позиции знати. Тогда при наличии внутреннего мира можно было бы обратить главное внимание на внешнюю политику и ликвидировать опасность со стороны Испании.[345]

Правительство не могло принять этой программы. Уже с конца гражданских войн, т. е. с 1590-х годов, его главной задачей была борьба с внутренними врагами, т. е. со знатью, ради укрепления абсолютизма внутри страны. Во внешней политике в этот период надо было пользоваться только дипломатией. Именно поэтому Люин выбрал войну с гугенотами.

* * *

Люин начал военные действия против гугенотов лишь после основательной дипломатической и финансовой подготовки, осуществленной в первые четыре месяца 1621 г.

Международная обстановка в начале 1621 г., т. е. на третий год Тридцатилетней войны, осложнялась все больше и больше. После победы императора в сражении при Белой горе 8 ноября 1620 г. перед французской дипломатией встали три главные задачи. Точнее, они существовали и ранее, но в это время приобрели особую остроту.

Нельзя было допустить расширения испанских владений в Северной Италии за счет Савойи, Венеции, Мантуи и других мелких государств, а также захвата Испанией швейцарских проходов.