Фридрих Ницше. Трагедия неприкаянной души

Надменность заявлений, подобных этим, следует воспринимать как подсознательную компенсаторную функцию больного, полуслепого человека; такие высказывания не следует путать с самой его философией: обращаясь непосредственно к ней, мы увидим, что работы «По ту сторону добра и зла» и «Генеалогия морали» – последние труды тех лет – самодостаточны вне подобных заявлений о них автора.

2

«По ту сторону добра и зла» посвящена разработке и разъяснению теорий, выдвинутых в «Заратустре», таковой же представляется и роль «Генеалогии морали», поэтому обе книги могут рассматриваться вместе.

Первая проблема, с которой сталкивается Ницше, – это трудность, заложенная в утверждении, что воля к власти «истинна», если сами поиски истины продиктованы волей к власти. «Все критяне лжецы», – сказал критянин Эпименид. «Воля к истине есть воля к власти», – сказал Ницше, философ воли к власти. Оба утверждения ложны, если они истинны, и истинны, если они ложны. Ницше видит, что данный парадокс заложен в его теории, и готов парировать, для начала признав, что если жизнь – воля к власти, то ценность истины проблематична:

«Что есть в нас, что действительно желает «истины»?.. Допустим, что мы хотим истины: почему это лучше неистины? Неопределенности? Невежества, наконец? Перед нами встает проблема ценности истины» (ДЗ, 1).

«При всей ценности, которая, быть может, и присуща истинному, подлинному, бескорыстному, все же более высокую и более значительную для жизни ценность следует, вероятно, приписать кажимости, воли к обману, корысти и влечению. Возможно даже, что и сама ценность этих благих и чтимых вещей коренится именно в их искусной соотнесенности, связанности и сплетенности с теми злыми, на вид противоположными вещами, а может быть, даже и в тождестве с ними» (ДЗ, 2).

Такой взгляд дает ему возможность оценить силу с позиций истины:

«Нечто может быть истинным, несмотря на то что является в высшей степени вредным и опасным; на самом деле основное устройство существования может оказаться таковым, что полное знание о нем окажется разрушительным – так что силу сознания следует измерять тем, сколько «истины» она способна выдержать» (ДЗ, 39).

Что, однако, несомненно, так это что философия должна быть в некотором роде средством достижения власти, а не просто средством поиска истины: философ должен желать не просто пассивного знания, но и активного созидания знания:

«…философия… всегда созидает мир согласно собственным представлениям: она не может поступать иначе; и сама философия есть такой же тиранический импульс, наиболее одухотворенная воля к власти, к «творению мира», к causa prima[57]» (ДЗ, 10).

«Задача истинных философов заключается в том, чтобы «созидать ценности»… «Их знание – это творчество, их творчество – это законотворчество, их воля к истине – это воля к власти» (ДЗ, 211).

Во-вторых, он апеллирует к потребности в логике, чтобы признать один вид причинности и предельно эксплуатировать его, с тем чтобы на нем лежала ответственность за всякое возможное последствие. Согласно его собственной теории о том, что мир объясним сам в себе, что он «работает» без какого бы то ни было воздействия «извне», должно быть возможным установить его «разумный характер» – иначе говоря, понять его в той форме, в которой он явлен нашим ощущениям, – на основе некоего базового принципа. Этот принцип, полагает он, – воля к власти; а «воля к истине», то есть к знанию того, что реально существует, подлинная «воля к истине», – это аспект воли к власти, поскольку познать означает овладеть, меж тем как обмануться означает лишиться власти над тем, относительно чего мы обманулись. Основания своего довода в пользу того, что следует избрать один вид причинности, он изложил в одном из развернутых афоризмов, ДЗ, 36: