Фронда. Блеск и ничтожество советской интеллигенции

Из этого проистекала логика предлагаемой «шестидесятниками» модернизации общества. Один из идеологов перестройки, первый проректор Академии народного хозяйства П. Бунич в интервью «Огоньку» утверждал: «Основная цель приватизации состоит не в том, чтобы пополнить бюджет, а в том, чтобы вернуть собственность тем, у кого ее отняли. В ту же минуту люди получают право торговать собственностью… А коли есть возможность перепродавать, начинается броуново движение капитала. Многое сосредоточится в руках богатых, но и бедные получат что-то за свою собственность.

– А откуда возьмется первоначальный капитал для такой скупки? – невинно спрашивает корреспондент.

– Ну. Какой-то бизнес существует, и у этих бизнесменов есть кое-какие средства. Таких людей немного, но деньги у них немалые. Есть теневой капитал. За ним, конечно, будут пытаться присмотреть. Но занятие это безнадежное» (12).

Мало кому приходило в голову, чем эти слова обернутся в реальности. Скоро стало ясно – многомиллиардные состояния пришли к ним не благодаря уму, воле, способностям и бережливости – всем тем качествам, которые мы привычно продолжаем связывать с экономической успешностью в стиле М. Вебера. А благодаря неразборчивости в средствах, которая позволила некоторым оказаться в нужное время в нужном месте. Лауреат Нобелевской премии по физике Р. Джиаккони как-то заметил: «У вас, у русских, имеется совершенно ошибочное представление о мафии. Вы наивно представляете какого-нибудь мафиози как злодейского вида малого в маске, с кинжалом в зубах и с “машинганом”. Это дикая чушь! Лучше всего перевести на русский язык слово “мафия” словом “блат”. Услуга за услугу! Ты мне я тебе! И все это окрашено в оптимистические тона добрых семейных отношений» (13). И камуфлируется под парламентскую демократию.

Считается, что парламентская демократия построена на равенстве избирательных голосов. И это самая распространенная ложь. На самом деле правила игры определяют политические партии, в которых активное участие принимают узкие круги профессионалов, и действуют они, исходя не из идеалов «народной справедливости», а из своих экономических интересов. Л. Гумилев определял в 1990 году: «Демократия, к сожалению, диктует не выбор лучших, а выдвижение себе подобных» (14). Впрочем, задолго до наших дней, эту же мысль обосновывали Платон и Аристотель.

В большинстве случаев, соперничающие партии говорят одно и то же: все они за мир, за свободу и за благосостояние. Н. Трубецкой остроумно характеризует правящий слой при демократии, говоря, что он «состоит из людей, профессия которых… в том, чтобы внушать группам граждан разные мысли и желания под видом мнения этих граждан» (15). Более того, парламентская толпа депутатов и сама очень легко поддается внушению. В парламентских собраниях мы встречаем черты, общие для всякой толпы: раздражительность, восприимчивость к внушению, преувеличение чувств, преобладающее влияние вожаков.

Часто одного факта участия в толпе достаточно для немедленного и значительного понижения интеллектуального уровня. Человек толпы утрачивает чувство ответственности, что порождает наркотизирующее состояние свободы, необычного счастья; под влиянием толпы человек соглашается крушить ценности, питающие всю его материальную и духовную жизнь.

Потрясенный Е. Евтушенко, классический «шестидесятник», описывает демократию толпы в действии в августе 1991 года, сразу после победы над ГКЧП: «Внутри толпы в разных концах площади одновременно витийствовали несколько ораторов, с опьяняющей безнаказанностью давая выход всему, что накопилось в них за годы цензуры, психушек, диссидентских процессов. Однако и сам протест против уродств и нетерпимости был уродливым, нетерпимым… Обоюдная нравственная искалеченность подавляющих и подавляемых и предопределила будущую трагедию антикоммунистической революции» (16). А ведь то было только начало.

Отключение логического мышления, создание «демократии шума», минимизации культурных потребностей сограждан имеют одну общую сверхцель. Великий «шестидесятник» Б. Окуджава: «Вообще говоря, замысел мне понятен: всякого рода притопы, если эти притопы становятся перманентны и повсеместны, позволяют очень хорошо успокоить население и превратить его в толпу идиотов, а с толпой идиотов можно делать все что угодно – они не будут сопротивляться, ни задумываться…» (17) Правильно. Но разве того хотели интеллектуалы 1960-х?

III