Фронда. Блеск и ничтожество советской интеллигенции

О, вспомним наших прекраснодушных диссидентов – поэтов, писателей, режиссеров и художников – в общем, тех интеллектуалов, которые так настойчиво стремились к победе над тоталитаризмом! Действительно, люди со вкусом. Перестройка освободила три сотни диссидентов и – одновременно – миллионы ранее сдерживаемых человеческих страстей и национальных обид. Казалось бы, живи и радуйся – заветы Сахарова исполняй. Однако вспыхнула кровавая вакханалия. Лишь в Карабахском конфликте погибло 40 тысяч человек. Прибавьте к тому конфликты в Приднестровье, на Северном Кавказе, Средней Азии, тысячи убитых в бизнес-войнах по всей территории бывшего Советского Союза: каждый год от пуль новоявленных киллеров только в Российской Федерации погибало до 5 тысяч коммерсантов. Вспомним о покончивших с собой, умерших в нищете… Речь идет о миллионах жизней. Такова цена свободы 300-х диссидентов.

Дело, разумеется, не конкретно в этих людях – по именам «Левко Лукьяненко» или «Андрей Сахаров». Вопрос в абсолютной идеологической зашоренности руководителей антисоветского сопротивления, часто помноженной на циничный умысел тех, кто их использовал втемную. Тех самых деятелей теневого капитала, на которых в своих расчетах полагался процитированный П. Бунич. Жить на широкую ногу, не платить дань в Москву, не бояться экономических чисток – жить, как живут богатые люди на Западе. Почему нет? Только несли «теневики» не идею раскрепощения личности, как наивно полагали либералы, а клановость и феодализм. Они ненавидели систему и готовы были развалить ее любой ценой, включая ложь и провокации:

«В Баку, Нахичевани, Душанбе, Оше и других городах я был свидетелем нечистоплотных игр местных политиканов. Они истерично «заводили» толпу, натравливали ее на штурм и захват зданий, инспирировали погромы, а в стороне держали автомобили с работающими моторами и личной охраной. При первом же движении в сторону милиции, охранявшей здания, они сразу покидали место событий, чтобы «не засветиться» (18).

Во главе одураченных толп народа, как правило, стоят профессионалы. Конечно, нет такой профессии – «руководитель толпы», но вдохновить ее, направить в нужное, заранее намеченное русло, а потом устроить максимальный общественный резонанс – вопрос исключительно подготовленного человека. Скажем, трагические события в январе 1991 года, спровоцировавшие выход Литвы из состава СССР. «Серым кардиналом» и главным режиссером волнений в Вильнюсе является Аудрюс Буткявичюс. Талантливый человек, по образованию – врач-психотерапевт, который в конце 1980-х работал в лаборатории психологических и социологических исследований Каунасского кардиологического института, где серьезно увлекся теорией психологических войн. «Практику» проходил в родной Литве, осуществив с помощью легендарного политтехнолога Джина Шарпа первую «цветную» революцию на постсоветском пространстве[227].

Важные идеологические задачи выполняло и т. н. «экологическое движение», которое часто доводило публику, читающую перестроечную прессу, до стадии психоза. В национальных республиках проблемам окружающей среды вообще придавалось патриотическое звучание (например, движения за закрытие Игналинской и Армянской АЭС). А оттуда легко перебрасывался мост в политику – «Хай живе КПРС на Чорнбыльской АЭС».

«Ненасильственные действия» – это, во многих случаях, продуманная психологическая война, реализуемая как бы «общественными активистами». Недаром в США, где еще с начала ХХ века четко понимают значение прикладной социологии и политологии, запрещена деятельность организаций, финансируемых из-за рубежа, ежели существует хоть малейшая вероятность их вмешательства в политическое устройство страны.

Агенты влияния, профессионалы разведки или пропаганды, дабы достичь целей своей манипуляции, применяют тактики шести категорий, относящихся к базисным принципам психологического воздействия:

«Другие так делают – я тоже буду так делать»;

«Мне нравится этот источник – я буду делать то, что он требует»;

«Источник авторитетен – я могу ему доверять»;

«Кто-то мне что-то дает – мне следует ответить взаимностью»;

«Если я встал на точку зрения, я должен ее последовательно придерживаться»;

«Если чего-то мало – оно качественное».

Советская власть все-таки изначально воспитывала нас идеалистами. И когда пришел наш «момент истины» мы искренне «доверяли», «отвечали взаимностью», «последовательно придерживались». А уж многолетняя нехватка товаров научила нас ценить «дефицит» как ничто иное (например, «дефицит свободы»). Ради спасения от него мы оказались способны пойти на «многое», слепо веруя, что всего станет «много».