Фуэте на Бурсацком спуске

Все в коллективе откровенно боялись остроумия главного художника и его частых (всегда правдивых, но балансирующих на грани дозволенного) комментариев. На недавнем выступлении одного ужасного художника-демагога, например, в ответ на пафосное: «Я прежде коммунист, а уж потом художник!» Анатолий Галактионович с места выкрикнул: «Когда наступит это “потом”?» При этом (про это, конечно, вслух не говорят, но шепчут каждый раз, как его видят) вышедший недавно люксовый альбом «Театральные костюмы Петрицкого», попав в Европу, произвел настоящий бум и заслужил похвалы, например, от Пабло Пикассо. И вот этому человеку Ирина теперь не могла дать внятного ответа о своем уважении к режиссеру Фореггеру.

— На самом деле, милая Ирина, я хоть и люблю нашего режиссера и даже сам пригласил его к нам в театр, но тоже разделяю ваше недоумение по поводу всеобщего веселья на следующий день после смерти Нино́, — Петрицкий, кажется, говорил серьезно. — Но лучше уж давайте их простим. В конце концов, для них она была всего лишь костюмершей. А я, как близкий друг, решительно скорблю.

— Как близкий друг? — переспросила Света и многозначительно кивнула Коле, мол, не упускай момент.

— Скажите, вы не заметили позавчера чего-то странного в театре? — Коля понял, что должен задать Петрицкому вопрос, и выпалил первую же пришедшую на ум банальщину. — Не показалось ли вам, что кто-то собирается кого-то убить?

— Убить? — Петрицкий усмехнулся, но, видимо, вспомнив о серьезности происшедшего, взял себя в руки и иронизировать не стал. — Нет. Ничего такого не заметил.

— Это Светлана, это Николай. Они расследуют случившееся с Нино́, — Ирина представила ребят художнику. — Я тоже помогаю чем могу. Муж их консультирует, и я, вот, тоже…

— Да-да, — поддакнул Николай. — Нам еще всех опросить надо, да к жертве в костюмерную и домой с обыском сходить.

— Удачи! — без тени сарказма произнес Анатолий Галактионович и переключился на свой обычный слегка насмешливый тон: — Кстати, Ирина Александровна, когда будете у Нино́ дома, будьте так добры, передайте моей супруге, что у нас производственная эвакуация, битые стекла и гуляющая рама, потому я заседаю в «Поке». Да, именно в кафе, там мне удобней. Пусть приходит выпить кофе, если я ей еще не сильно надоел. Только не ошибитесь, я вас прошу, заслышав про гуляющих дам вместо гуляющих рам, моя Лариса Николаевна, пожалуй, рассердится.

Художник галантно раскланялся и, в точности как раскритикованный всеми Фореггер, насвистывая, гордо удалился.

— Остапов с Мелеховым? — Коля сразу после ухода художника переключился на совсем другую тему. — Вот это удача! Это те самые работники сцены из журнала, что находились рядом с жертвой в момент убийства! Раз у них в обязанностях ремонт окон, пусть с нашей мозаики начинают. И дыру заделают, и поговорим… Отличный повод расспросить их, правда? Хороший все же человек тот идиот, который оставил в зале окно открытым!

10 Открытие первое. Глава, в которой найден важный ключ

— Да я, собственно, все рассказал, когда нас с Джоном в первый день опрашивали. Все припомнил, до малейшей секундочки, — вещал взобравшийся на антресоль над входом пожилой, но вполне энергичный рабочий. Это и был товарищ Мелехов. Оставив напарника разбираться с окном в танцзале, он добросовестно взялся за устранение дыры в мозаике и параллельно отвечал теперь на Колины вопросы. Света старалась записать все услышанное. — Вы не подумайте, что Джон — это негр или еще какая экзотика. Нет! Это напарник мой Остапов Иван Иванович. А Джоном я его окрестил. Чтобы привнести изящества в наши сложные будни. Он, правда, не отзывается пока, но ничего, привыкнет, негодник, сделаю я из него человека.

— Не отвлекайтесь, пожалуйста! — попросила Света робко. — Вы хотели еще раз пересказать события того страшного дня… Итак, вы пришли закрыть сцену.

— Да! Потому что мне директор Рыбак наказал. Дело было в половине пятого. Он в общей суматохе опасался, что какой-нибудь гад просочится на сцену и, например, пистолет стибрит.

— Пистолет?

— Прибор такой осветительный. Я им главных героев во втором акте веду. Помогаю осветительному цеху. Но я не про то сейчас. Короче, чтобы народ скорее из-за кулис и из зала выгнать, я решил сделать полный Зэ-Тэ-Эм.

— Зэ-тэ-эм?

— То есть полное и безоговорочное ЗаТеМнение. Да только наши люди же упрямы! Они и в темноте не расходились. К примеру, Литвиненко-Вольгемут, которая в тот момент надумала попеть, даже не прервала свою арию. Или это была не ария, а каватина? Забыл. Что-то вроде, — тут товарищ Мелехов вытянул шею, напрягся и запел неожиданно высоким, совершенно женским, но сильным голосом. Вышло очень эффектно, хотя и откровенно пугающе.

— Если они пели хотя бы приблизительно так, как вы сейчас, то неудивительно, что крики жертвы о помощи или шума борьбы никто не услышал, — констатировал Коля, когда певец замолчал.